Самир шепнул, что мы давно не виделись и предложил устроить добрый мальчишник по немецкому счету. Самир, человек с проблесками титанической мудрости, и идея отправиться в кебабхану со святым для каждого мужчины названием «Дружба» всем понравилась. А уж как понравилось шашлычное ассорти в виде композиции «Закат ренессанса» – не передать.
Здесь и люляшечки – эти нежнейшие недоколбаски и недокотлетки, завернутые в лоскуты тончайшего лаваша и припорошенные барбарисом цвета запекшейся крови; здесь и «данА бастырмасЫ» – кусочки телятины, умаринованной шашлычником в секретном соусе, принадлежавшем его роду со времен разделения русских земель на опричнину и земщину; здесь и похрустывающие картофельные люля в форме рукояток мотоцикла «Иж-Планета»; здесь и распаренные над мангалом помидорки и баклажанки; здесь, наконец, выставленная по окружности гигантского блюда кельтская корона из брутальных антрекотов.
Самир серьезно продегустировал литровочку «Немировской» и сразу заявил, что антрекоты не ест и таки добился, чтобы его особое мнение занесли в торопливо созданный протокол, чем окончательно округлили глаза нашего впечатлительного официанта и привели в негодность салфетку, мятую, как моя душа после недавней драки с генеральным директором.
Добившись юридической справедливости и пригласив вовнутрь еще граммов сто, подлец Самир насмерть загрыз два антрекота и прикрыв один глаз, стал наблюдать за празднующими остальными.
Фуад и Рауф смиренно крушили величие древнебританского королевского дома, так ловко сымитированное на окраине Баку, обсасывали косточки, а после четвертого остограммливания даже пытались ими фехтовать. Мушкетерская схватка привела к тяжелейшим травмам бараньих ребер и очередному тосту за «М-мужское солидарство».
От антрекотов, через легкомысленные разговоры о расширении Вселенной, плавно простаканили к люля. От люля, провозгласив Рауфову сентенцию «Дана есть данность» гениальной, обратились к маринованной телятине…
Перетряхивая в желудках трудолюбиво помещенные туда калории, попытались потанцевать, но быстро устали и замерли в центре зала, обнявшись дружной компанией. В этот миг мы думали так синхронно, что мысли, казалось, сейчас же сложатся в слова и поплывут над столами, мы думали о том, какой нынче добрый вечер, что мы действительно чертовски давно не собирались вместе, радовались полузабытому ощущению, когда за плотную завесу уходят дела, уходит вечное безденежье, отдаляются непрестанные сложности с женщинами («И женами!» – всхлипнув, вставил Фуад), отдаляются непрестанные споры с начальством, в которых ты чувствуешь себя дураком с вишенками на ушах, а кризис среднего возраста, будь он не ладен, кажется придумкой подонка-психолога. Словом, уходит все, что так портит жизнь… И остаются друзья, остается еще несколько аппетитных кусочков мяса, остается еще граммов по пятьдесят на посошок.
Вот только пусть проснется Самир и объяснит, когда приедут немцы, обещавшие заплатить за этот банкет. А там мы разъедемся по домам. Жетон на метро у меня есть.
Но Самир спит на четырех сдвинутых стульях и ему, очевидно, снится Кёльнский собор.