Базарлыг — базарный шоппинг (как слово «шоппинг» происходит от слова «shop», так и слово «базарлыг» происходит от слова «базар»).
У мальчика были большие глаза, обрамленные хвойными ресницами, руки разной длины и мебельный цвет лица. Мальчик читал громоздкую книгу, опираясь вывернутым локтем на глобус с нечеткими континентами. Эта композиция, наравне с портретами президента и какими-то таблицами украшала кабинет директора. Я хорошо знал автора картины — главного художника нашего издательства. Его звали Маис, он любил пользоваться копиркой и рисовать по клеточкам.
Директор, ежеминутно промокая лысину платком, разглядывал шедевр оформительского искусства и дальними огородами подводил меня к мысли об отпуске. Работы в издательстве становилось меньше, большая часть учебников уже пылилась в пакетах на складе. Я понимал, что во время отпуска лучше подыскать себе новое оплачиваемое занятие, тем более что организм давно требовал свежих впечатлений.
Утешив директора заявлением, я вышел прогуляться во внутренний дворик.
На лавочке под чахлой маслиной я вспомнил Гулика. Мой старый приятель активно занимался журналистикой. Однажды он явился к нам в издательство со съемочной группой, чтобы сотворить развернутый репортаж о производстве учебников для современной азербайджанской школы. Пока они записывали самодовольное бормотание директора, листали пухлые рукописи и наблюдали работу корректоров, подошло время обеда. Не подозревая о надвигающейся съемке, наш компьютерный цех — два верстальщика, три наборщицы — плотно закусил и традиционно запил закуску трехзвездочным коньяком. Или наоборот. Словом, когда в нашу комнату вверглись Гулик с оператором, мы уже расслабленно предавались сиесте, занимаясь каждый своими делами. Я, например, летал над Вьетнамом и бомбил какие-то минометные укрепления. Гулик обозрел обстановку, сказал оператору с тяжелым аппаратом на плече: «Ну вот это ты вот это». Вслед за чем он уставился на забытую нами под раковиной початую бутылку коньяка.
За встречу грех было не выпить. С этим согласился и оператор. Он с готовностью снял с плеча камеру и вытер руки о штаны.
Когда я пошел провожать обоих до выхода, Гулик сказал:
— Что ты, Влад, тут маешься? Приходи к нам.
«К нам» — это на телевидение.
— А по телевизору меня покажете? — обрадовался я.
— Всё покажем! — заверил Гулик.
Он, кстати, не соврал. Уже через неделю вышла передача про достижения отечественной системы образования, в которой мелькнул не только мой профиль, но и вьетнамские пейзажи. Очевидно, гостелерадио сочло бомбежку Юго-Восточной Азии какой-то специальной издательской технологией.
И вот теперь я вспомнил это легкомысленное предложение Гулика.
— Конечно! — закричал он мне вечером в трубку. — Приходи завтра же! Я тебе выпишу пропуск!
В телепроходной сновал народ. Знаменитостей я там не обнаружил. Возможно, потому, что который месяц забывал включить телевизор.
Гулик подбежал минут через двадцать.
— Вот пропуск, — показал он бумажку сутулому полицейскому. Тот лениво заглянул в мой паспорт, кивнул и вернулся к разглядыванию кроссворда.
В большой комнате, уставленной продавленными креслами и потрескавшимися шкафами, Гулик познакомил меня с седоватым поджарым мужчиной, похожим на Самеда Вургуна в изображении Херлуфа Бидструпа. Это был главный редактор Мамед-муаллим. Гулик описал мои достоинства, злоупотребляя наречием «безусловно». Рассказал о богатом журналистском опыте и многочисленных публикациях в республиканской печати. Собственно говоря, публикаций было две. В студенческие годы в «Молодежи Азербайджана» у меня вышли переводы английских детских песенок, а чуть позже в газете «525» — пространный новогодний тост. Тост был построен на рефрене «Мне хочется выпить за…», «Мне хочется выпить за…» и заканчивался пронзительным «Мне хочется выпить… Как же мне хочется выпить!»
Мамед-муаллим доверился рекомендациям Гулика и, к счастью, до цитат не дошло.
— Кстати, — задумчиво сказал шеф, — как раз есть интересная тема.
— О? — заинтересовался я.
— Москва нам заказала сюжет об экономической ситуации в Азербайджане. Попробуй. А Гулик тебе поможет. Поезжайте вместе. Хотя бы прямо сейчас. Машина, кажется, свободна.
— Куда поезжайте?
— Туда, где есть экономическая ситуация. Навстречь солнцу.
Мы вышли в коридор. Гулик озабоченно вертел головой.
— Это ж с крейсера на дискотеку, — говорил я ему. — Надо подумать, подготовиться. Запросить экономические министерства, ведомства и знающих человеков. Пристально и вдумчиво изучить статистику.
— Сейчас, — сказал Гулик, и заорал: — Эльчин! Эльчин!
Подошел Эльчин. Лет ему было под пятьдесят, живот прикрывал пряжку ремня, усы походили на третью бровь.
— Что?
— На съемку едем. Вот познакомьтесь.
Эльчин пожал мне руку. Он оказался оператором. Задний карман его просторных джинсов оттягивал бетакамовский аккумулятор.
— Где Джафар? — спросил Гулик.
— Питается.
В баре, оказавшимся смесью столовой и кафе, среди чавкающих дикторов и корреспондентов мы нашли Джафара — широкоплечего мужчину с тяжелым взглядом инструктора ЦК. Перед Джафаром на столе стояла тарелка с гречкой, рядом с тарелкой лежали ключи от «Жигулей». Джафар ел гречку и строго смотрел на ключи. Загорелая левая рука выдавала в нем водителя со стажем.
— Едем на съемку, — доложил ему Гулик.
— Я ем, — важно отвечал Джафар.
— Надо подготовиться, — жалобно твердил я.
— Тема — экономическая ситуация, — сообщил Алик.
— О! — сказал Эльчин.
— Ага! — сказал Джафар. — Сейчас…
— А что снимать будем? — спросил я.
— Трусы, — деловито пошутил Джафар. Он доел гречку и вытер губы салфеткой. — Поехали.
Эльчин забежал за камерой, Гулик раздобыл кассету, Джафар подогнал к подъезду белую «шестёрку».
— Для обзора экономической ситуации министерство не требуется, — стал объяснять мне Гулик. — 1995 год! Экономика на подъеме, это все знают. А хоть бы была и не на подъеме, мы ж Москве не будем жаловаться. Значит, все хорошо. Осталось это красочно проиллюстрировать. Едем на базары!
Пока мы выезжали из широких телевизионных ворот и скатывались с горки, на которой в Баку расположены телевидение, парламент и несколько министерств, бизоны телерепортажа объясняли мне ситуацию. Гулик солировал, а Джафар с Эльчином ему подпевали дружным хором кубанских казаков. Исполнялась народная песня «Ой да на съемке, ой да на базарной!»
Я узнал, что рынки — наиболее выгодный в данном контексте объект. Директора рынков, они же базаркомы, телевидение уважают.
— А это неизменно сказывается! — сказал Гулик. — И чтоб было еще солиднее, мы скажем, что ты — журналист из Москвы, — придумал он. — Ты похож на русского.
— Спасибо, — сказал я. — Тебе паспорт показать?
— Паспорт спрячь подальше.
Гулик всегда славился предприимчивостью. В конце 90-х он решил заняться бизнесом и даже открыл на паях с каким-то проходимцем ларек. Первым товаром в этой будке почему-то оказались здоровенные мужские носки настолько пронзительного розового цвета, что на них было больно смотреть. А еще Гулик слетал за джинсами в Казахстан. Он подружился с экипажем чартерного рейса и всю дорогу просидел на табуретке между первым и вторым пилотами. Они болтали за жизнь и пили водку, изредка поглядывая на приборы. Самолет, кажется, сел сам. Джинсы Гулик по прилете подарил друзьям со двора. Он вообще легко зарабатывал и легко тратил.
Теперь благодаря ему я стал тележурналистом. Причем московским. Надо сказать, что в Москве я был последний раз в году эдак 1988-м на слете комсомольских активистов. Смотрел на ленинский паровоз, арбатских художников и эстонскую комсомолку Илону. Впервые побывал на дискотеке — во Дворце Культуры АЗЛК. Журналистов — газетных или телевизионных — не видел. И чем они там живут, как себя ведут, мог догадываться лишь по московским телепередачам.
Зато у меня был театральный опыт. Незадолго до окончания школы я внезапно поступил в театр-студию «Поиск», где немедленно получил роль Жениха в пьесе по повести Шукшина «Точка зрения». Мне была придана Невеста — большеглазая и вообще крупногабаритная мать двоих детей. Я был самым маленьким в классе и чтобы поцеловать Невесту, мне приходилось вставать на цыпочки. На второй репетиции партнерша стала деликатно приседать в легком книксене. Со стороны мы, вероятно, напоминали тетю и похотливого племянника. Так, от поцелуя к поцелую, через сценические падения и крики «Папа! Спасибо за этот прекрасный «Запорожец»!» я наработал изрядный запас наглости.
Теперь надо играть этюд «Журналист из Москвы». Сам ведь хотел новых переживаний.
Мы подъехали к одному из городских рынков. Эльчин выскочил из машины, держа камеру, словно ручной пулемет. Гулик рванул в авангард. Замыкали процессию мы с Джафаром. Мне было поручено нести вороненый микрофон. («Держи инструмент», — сказал Эльчин еще в машине).
Рынок гудел сотнями голосов — зазывающих, торгующихся, перекликающихся. Под высокой крышей из полупрозрачного пластика бурлила красочная жизнь восточного базара, переживающего последний всплеск своей колхозной эпохи. Вокруг настойчиво пахло свежей зеленью и фруктами. Мы огибали мужчин, сосредоточенно делающих закупки на неделю, и тут же, словно каспийскими волнами, отбрасывались в сторону могучими тетками-мешочницами. В спину нам то и дело летел праздный вопрос:
— АНС?
— Программа «В мире животных»! — огрызался Гулик, вступивший в разбитый помидор.
— Что снимаете? — требовательно кричала обширная тетка в грязном фартуке.
— Трусы! — немедленно реагировал Джафар.
В самом дальнем углу находился административный закуток. Сквозь приоткрытую дверь виднелся перевязанный изолентой телефон.
— А директора нет! — заявила нам тетка в синем техническом халате.
— Где же он? — строго спросил Гулик.
— Уехал по делам. Будет… завтра.
— Опытная сволочь, — сказал Эльчин, когда мы прорывались обратно к машине.
— А ты камеру в чехол спрячь! — сказал Джафар. — Пока мы шли, ему ж десять раз доложили.
На следующем рынке Эльчин последовал совету, и директора Гулик нашел за две минуты. Директор — низенький, в коричневом пиджаке, явно не сходившемся на животе, испуганно воззрился на телекамеру. Мои спутники не позволили ему спрятаться за бочкой с кислой капустой.
— Мы делаем серьезный репортаж о достижениях нашей экономики, — вкрадчиво стал рассказывать Гулик. — Достижения серьезные, а репортаж еще серьезнее. Его будет показывать Москва. Вот даже журналиста специального прислали.
Я высокомерно кивнул. Дескать, летел в Стокгольм, а оказался среди кислой капусты, только время теряю.
— Владислав возьмет у вас интервью. Вас по ОРТ покажут, — обрадовал Гулик директора.
Директор безрадостно закивал.
— Ну давай! — сказал мне Гулик. Эльчин огляделся и, потянув директора рынка за рукав, поставил его спиной к пирамиде из мандаринов.
Мой микрофон подключили к камере. Гулик подержал перед объективом белый листок.
— А-а… Да. Вот…, — произнес я, — скажите, пожалуйста, как в последнее время изменилась динамика поступлений сельскохозяйственных продуктов на прилавки азербайджанских рынков?
— Что? — еще больше испугался директор?
— Ну продуктов прибавилось или убавилось?
— Прибавилось! Конечно, прибавилось! Хурма! Яблок! Апелсины! Все есть…
— А цены растут?
— Да-а, обязателна! Канешна! И качество, и все только самое лучшее! И еще сливы, сливы!
В таком ключе я с ним и поговорил.
Гулик записал имя и фамилию. Затем директор направился в свой кабинет, его сопровождал самый представительный из нас — Джафар.
Через две минуты Джафар вернулся.
— Двадцать «ширванов», — сказал он. — Не предел мечтаний, но для начала ладно.
В качестве сувенира Гулик прихватил еще два мандарина.
— Мы вас тоже по ОРТ покажем, — заверил он торговца.
В машине Эльчин ударился в воспоминания.
— Сейчас уже, конечно, не то… А вот было время, когда мы от сельхозредакции в район ездили! Три дня пили, ели и еще с собой привозили столько, что даже у соседей понос начинался от фруктов и молока. Деньги тоже привозили. У нас работал оператор — Махмуд — страшно жадный. У него был принцип — ни с одной съемки не приезжать с пустыми руками. Ну хоть с чем-то! Однажды поехала большая группа — два оператора, редактор и другие — в Ленкорань, чтобы освещать тамошнюю партийную конференцию. И вот представьте — заседания, выступления, важные районские люди, все это снимается, как надо. Только из сувениров — одни программки и брошюрки. Махмуд жутко изнервничался. Слава богу, вечером хоть банкет был… Там мы оттянулись, наелись, напились, пора в Баку возвращаться. Сам первый секретарь райкома Амирбеков вышел нас провожать. Прощается: редактору, администратору, мне, режиссеру, подает руку, благодарит за работу, передает привет руководству. Тут подходит Махмуд. Амирбеков и ему протягивает руку, Махмуд как-то неуверенно отвечает на приветствие. И в этот момент, представьте, у Махмуда из-под пиджака вываливается целая жареная курица, которую, он стырил с банкетного стола и, видимо, зажал подмышкой. Все сделали вид, что ничего не случилось. Но потом на обратном пути мы, конечно, над Махмудом поиздевались. Предлагали занюхивать жареной подмышкой.
— Пили что ли? — спросил Гулик.
— А как же.
На следующем базаре все получилось совсем гладко. По умным глазам руководителя этого ароматного предприятия было видно, что он предпочел бы сразу воздать должное уважение телегруппе, не размениваясь ни на какие интервью. Однако настойчивый Гулик посредством вооруженного микрофоном меня все же выжал из него нечто возвышенное о санитарно-гигиеническом состоянии рынка.
Гулик стоял за моей спиной и подбадривал базаркома надкусанным персиком.
Я пытался имитировать развязный говор московской кузины-пэтэушницы и произносить слово «Азербайджан», четко разделяя «д» и «ж». Высокомерие не покидало моего лица.
Джафар плюхнулся за руль и обернулся к нам с очередным финансовым отчетом:
— Тридцать.
— Слушай, — сказал я Гулику, — как из всего этого можно сделать сюжет про экономику?
— Еще как! — сказал мой друг, доедая персик. — Все цифры есть в газетах, я тебе покажу подшивку. А этими пронзительными брюнетами мы просто украсим правильные мысли нашей прессы. Восславим достойно, товарищ! Бздеть, ты уж мне поверь, ни к чему.
Про Гулика рассказывали десятки баек. Как про его сказочное легкомыслие (однажды он забыл кассету с отснятым материалом в бардачке (!) такси), так и про его талант. Например, Гулик на спор взял интервью у министра культуры, задавая вопросы исключительно о здравоохранении.
И я расслабился. Настроение поднялось еще больше, когда Джафар честно поделил гонорар на четыре части. Таким образом мне досталось 125 тысяч манатов — половина моей издательской зарплаты. Я принялся смотреть на пробегающий мимо машины Баку и строить радужные планы. Можно, например, купить джинсы и кассету со смешным фильмом «Поездка в Америку». Или модную рубашку плюс записи Игоря Корнелюка. Или…
Не делая лишних движений, мы одолели еще три базара. Я окончательно свыкся с ролью московского журналиста и перестал оборачиваться на оклики по-азербайджански. На микрорайонский рынок Гулик вызвонил какую-то подругу с хоккейными подплечниками. Я взял у нее интервью, как у случайной покупательницы, восхищающейся наступившим изобилием. Для правдоподобия Гулик вручил ей пять кило болгарского перца. Авоську Гулик одолжил у какой-то продолговатой бабки.
Джафар максимально сократил время переговоров. Казалось, что, заходя за директорами рынков в их компактные кабинеты, он даже не останавливается.
На Ясамале Эльчин угостил нас сосисками в тесте. Мы подкрепились, не выходя из машины. Джафар, чьи повадки мне нравились все больше, рассказал, как перегонял свою машину из Ленинграда:
— Я с женой ехал. Попросил ее: «Говори что-нибудь, чтоб я не заснул». И она всю дорогу мне талдычила о родне, о наших детях, о работе, о погоде, о ценах, о старых фильмах и бог еще знает, о чем. Когда мы пересекли границу Азербайджана у нее кончился текст. И остальной путь она могла лишь бормотать: «Да-а… Вот такие вот дела… Вот так… Да-а… Вот так…»
— Как Айка на прямом эфире, — хихикнул Гулик.
Начинал накрапывать дождь.
— Ну что, — спросил Джафар, — последний базар и домой?
— Силы есть! — заверил его я, уже накопивший на костюм, лайковую кепку, два похода в кафе с симпатичной девушкой Лалой, а если она откажется, — то с Наилей.
Последний ни в чем не повинный рынок обнаружился в районе города, о существовании которого я даже не подозревал. Перед входом, среди «Волг» и «Жигулей», груженых грязными ящиками, стоял внушительных размеров фиолетовый «Кадиллак».
— Это серьезная заявка, — сказал Джафар. — Тутошний базарком трудится не жалея сил.
— Думаешь, его? — усомнился Гулик.
— У меня глаз Василия Зайцева. Я таких деятелей сразу снимаю.
— Что-что снимаешь?
Эльчин не позволил Джафару дать его любимый ответ. Он попросил подъехать как можно ближе к входу, потому что дождь шел все сильнее.
Предчувствия не обманули нашего автомэтра. Кабинет последнего базаркома был солидней предыдущих. Вид на фотообои с альпийским пейзажем перегораживал просторный, тяжелый стол, о каком наверняка мечтают все обедневшие аристократы Англии. Современный канцелярский набор, хрустальная пепельница, на стенах комплект портретов в золотых рамках. В углу я приметил несколько книг и атлас Азербайджанской ССР.
— Очень, очень рад! — директор рынка обладал богемной вальяжностью и лицом знаменитого немецкого композитора. Оказывается, он всегда мечтал рассказать о наших успехах всему СНГ. Он закончил техникум в Баку, институт в Москве и аспирантуру в Ленинграде. — Ах, Владислав, — восклицал он, долго не отпуская моей руки, — Сколько друзей у меня осталось в России! Пожалуйста, передавайте им всем горячие приветы.
Я обещал.
Тем временем мои коллеги с горящими глазами спорили, где лучше снимать интервью. Их смущал ливень за окном. Потоки воды смывали пыль с крыш и обрушивались в проходы между прилавками. Покупатели в полиэтиленовых пакетах на головах скакали через мгновенно образовавшиеся лужи.
Решили делать интервью прямо в кабинете, тем более, что в отличие от многих других базаркомовских офисов здесь было, куда поставить камеру.
Эльчин растопырил штатив, защелкнул бетакам на площадке, включил аппарат и сказал:
— Опа!
— Что-что? — заволновался Гулик, оторвав влюбленный взгляд от базаркома.
— Кассета кончилась.
— Ох, — сказал Гулик. — Но погоди, у меня в машине есть наша с энергетической конференции, там осталось минут десять. Я принесу. Джафар, дай ключи. Сумка в багажнике?
— Багажник ты не откроешь, — поморщился Джафар, — Идем, я тебе отопру.
Они выскочили под дождь и побежали, стараясь уворачиваться от грязных капель.
Через минуту Эльчин обнаружил еще одну проблему:
— Эх, надо было сказать, чтоб и запасной аккумулятор принесли.
Он без удовольствия скосил глаза на ливень и попросил меня покараулить камеру.
Мы с директором остались вдвоем.
Я стал бормотать что-то экономическое.
— Безусловно, вы реально находитесь на реальном подъеме…
Директор мне вежливо улыбнулся, и подняв трубку телефона, набрал короткий номер.
— Азиз, у нас тут гости с телевидения, — сказал он по-азербайджански, — Зайди-ка.
Азиз возник в дверном проеме через десять секунд.
— Азиз, — продолжил директор, не утрачивая улыбки, — Эти голодушники опять заявились по мою душу. Ты им собери фруктов, пусть подавятся.
— Только фруктов? — удивился щекастый Азиз.
— Ну и сто долларов дам. Хватит с них. Обнаглели, собачьи дети.
Директор перешел на русский и обернулся ко мне, по-прежнему сияя:
— Азиз вам сейчас соберет корзинку с нашим восточным колоритом. На память. Будете кушать в Москве и вспоминать наш прекрасный город.
— Спасибо, — сказал я, слегка запнувшись. — Обязательно.
Вскоре появились беззлобно переругивающиеся и слегка отсыревшие Гулик, Джафар и Эльчин.
— Ну что, снимаем? — радостно спросил Эльчин.
Джафар, как ни странно, промолчал.
Это уже было шестое или седьмое интервью, так что вопросы, наводящие интервьюируемого на мысли о наших грандиозных успехах, выскакивали из меня автоматически. Директор с лицом немецкого классического композитора не обманул наших ожиданий, он наговорил много правильных и литературно выверенных фраз. В заключение, уже не на камеру, еще раз передал привет всем россиянам и вспомнил социалистический афоризм о дружбе навек.
Гулик записал имя, фамилию и ученую степень нашего нового друга.
Улыбаясь, словно Молотов и Риббентроп, мы распрощались.
Джафар, как водится, немного приотстал. В этом телевизионном приключении он исправно играл роль бывалого партизана, прикрывавшего отход отряда вглубь белорусских лесов.
Дождь не утихал. Вокруг нашей машины собралось джейранбатанское водохранилище.
— Черт, забыл взять у Джафара ключи, — ругнулся Гулик. — Пойдем встанем под навес.
Но Джафар появился быстрее. В руках у него был массивный кулек.
— Уау, Джеффри! — сказал мокрый Гулик. — Ты и отовариться успел.
— Жопа, — недовольно сообщил Джафар, отпирая машину.
— То есть? — поразилась съемочная бригада.
— Фрукты вам передал. Говорит, что лишь вчера была группа и никаких бюджетных ресурсов не оставила. Эльчин, ты не знаешь, из наших кто-нибудь вчера ездил на базар?
— Да-а… Не все золото, что блестит в ЦУМе на прилавках, — разочарованно протянул Гулик.
— Это знак, — согласился Джафар, — что на сегодня хватит.
— И кассета закончилась, — сказал Эльчин. — Значит, последнее интервью сотру, Гулик?
— Пока оставь. Влад, там что-то было ценное?
— Он неплохо говорил.
— И опять же фрукты, — сказал Джафар.
Досада быстро пропала с его лица. Энергично вывернув баранку, наш шофер вывел машину в переулок. На проспекте Азадлыг он включил радио. В районе бульвара даже стал подпевать. Его настроение передалось Эльчину и Гулику, они стали обсуждать, не вспрыснуть ли удачную съемку. Мне тоже предложили. Но я вспомнил про день рождения тети Светы и отказался.
— Приходи завтра, будем монтировать, — сказал мне Гулик.
Меня высадили на Баксовете, я спустился в метро и отправился домой.
Моя единственная знакомая по имени Света была уборщицей на военной кафедре. Понятия не имею, когда у нее день рождения…
На следующий день мы с Гуликом благополучно сконструировали текст про экономический расцвет. Я начитал его в микрофон на подставке. Щуплый монтажер Орик быстро залепил наше с Гуликом творение кадрами со вчерашней съемки. В нужных местах умные фразы из передовиц подтверждались выступлениями рыночных руководителей. Базарком с лицом немецкого композитора был особенно хорош. Среди яркого торгового разнообразия нашелся и кадр, где Джафар принюхивается к бараньей ноге.
Мамеду-муаллиму сюжет понравился.
— Можно посылать, — сказал он, — молодец, Стас!
— Влад, — поправил его я, — но это не принципиально.
Так я стал внештатным сотрудником с правом получать гонорары, есть макароны в баре и обмывать удачные съемки в лучших забегаловках города. А через месяц за сурового нардаранского парня вышла замуж наша журналистка Мехрибан. В результате этого неминуемо открылась вакансия, которую сразу заполнили мной.
Шаг за шагом я постигал тайны профессии, привык называть интервью синхронами, привык напоминать молодым камераманам про баланс и перебивки, выучил принципы монтажа, наработал дикторский голос… Узнал, что далеко не во всякой редакции принято делиться трофеями с операторами, и, напротив, очень часто рекомендуется не забывать про начальство. Ближайшего своего шефа я вскорости порадовал пространным репортажем о комбинате облицовочных плит. После него по телевидению прошло негласное указание не трогать этот комбинат хотя бы пару месяцев.
Какие-то программы я сделал в соавторстве с неутомимым Гуликом. Нередко выезжал на съемки с Эльчином. Случалось, что нас возил Джафар. Только у меня уже был вполне солидный костюм и Джафару не было необходимости покидать машину на объектах. Я ему сразу дал это понять.
Все имена и события вымышлены. Любое совпадение случайно.
При написании текста не пострадал ни один телекорреспондент.