Прогуливаясь по Приморскому бульвару, включив в наушники какую-нибудь ностальгическую музыку, я порой замечаю на моей любимой набережной образы из прошлого: вот маленькая Гюнель на лавочке слушает чтение няньки, вот Гюнель-выпускница беззаботно хохочет с одноклассниками, а вот уже Гюнель постарше катит коляску со своим первенцем…
Я всегда жила в центре города. Всегда из моих окон было видно море. Как водится, поначалу это было, наверное, случайностью, но после стало традицией и даже необходимостью. Не могу представить, чтоб я где-то долго жила, откуда не был бы виден наш Каспий.
Первым моим домом была квартира в здании на улице Вагифа, чуть выше Ахундовского сада. Сюда меня привезли из роддома и здесь я научилась делать первые шаги. Это был дом писателей и нашими соседями были Эльчин Эфендиев, Фикрет Годжа, Максуд Ибрагимбеков и многие другие. Я была тогда очень маленькой, поэтому эта квартира запомнилась мне длиннющим коридором и… телевизором с вечно ломающимся переключателем каналов (поэтому возле телевизора всегда лежали плоскогубцы). Затем мы переехали в большой дом на улице Узеира Гаджибекова, с популярным универмагом «Бакы» внизу. Здесь уже я училась читать, разбираться в жизни, знакомилась с многочисленными друзьями моих родителей – артистами, музыкантами, литераторами, режиссерами, приходившими к нам в гости.
* * *
Детей из «интеллигентных семей» в Баку нередко воспитывали няни, которые были, пожалуй, не столько нянями, сколько гувернантками, просто это слово не использовалось. Была такая няня и у меня. Ядвига Болеславовна была полькой с удивительно аристократическими манерами. Когда-то ее привез в Баку муж-военный и здесь она осела, со временем посвятив себя воспитанию чужих детей. В собственной квартире на проспекте Кирова она фактически организовала маленький детский садик, рассчитанный на 4-5 малышей. Детей приводили к Ядвиге Болеславовне утром, мы шли с ней гулять, затем возвращались обедать. После обеда был тихий час. А затем нас родители забирали.
Мой старший брат, ранее посещавший этот садик, называл пани Ядвигу «Болеславная». Он полагал, что «Болеславовна» – это не отчество, а нечто вроде титула – как Василиса Прекрасная.
Никогда не забуду, как мы переходили с ней проспект Нефтяников (движение тогда было куда тише, а о гонках Формулы Один в Баку еще даже не подозревали), чинно прогуливались по Приморскому бульвару, а затем усаживались на лавочку под жасминовым кустом.
Сидели словно матрёшки, рассаженные по росту: рядом с пышнотелой Ядвигой Болеславовной сперва сидел самый высокий, затем – пониже и так до самого маленького. И Ядвига Болеславовна нам, окутанным жасминовым ароматом, читала замечательные книжки из своей библиотеки: «Приключения Пиноккио», «Волшебник Изумрудного города», «Пеппи Длинныйчулок» и другие. С тех пор, когда кто-то читает вслух, я всегда очень внимательно слушаю.
С этими прогулками связано самое вкусное воспоминание. Паша Рустамзаде однажды принес банан! Ядвига Болеславовна аккуратно поделила плод на пять частей и раздала эти кусочки нам. Боже, какое это было наслаждение!
Случилось в то время и первое разочарование в жизни. Неподалеку находилась гостиница «Азербайджан», входившая в систему «Интурист». И к нашей группе как-то раз подошли иностранцы. Не знаю, из какой они были страны, не помню, как это проглядела Ядвига Болеславовна… Но иностранцы нам подарили фруктовую жвачку! Целую пачку, в которой было аж пять пластинок! Снова хватало каждому. В годы, когда каждый бакинский ребенок коллекционировал этикетки от жевательной резинки, разглядывая яркие заграничные картинки, внюхиваясь в эти пестрые бумажки, в попытке учуять запах далекой «ненашей» жизни, это было просто чудо. Но самый старший (а значит и самый мудрый) мальчик в нашей группе сказал: «Эти жвачки есть нельзя. Потому что иностранцы, наверное, враги и хотят нас отравить».
И мы своими руками выбросили иностранные сокровища в урну. Какое же это было разочарование!
* * *
В центре Баку есть две улицы – Расула Рзы и Нигяр Рафибейли. Это мои дедушка и бабушка. Они были Народными поэтами и жили в доме, который стоит на пересечении улиц, позже получивших их имена. Сейчас на стене этого дома висит мемориальная доска. Сюда я прибегала в гости, поднималась по старинному огромному подъезду. Затем я взрослела, росла, и подъезд становился все меньше и меньше.
Бабушка Нигяр была дочерью Худадат-бека Рафибейли – врача-хирурга, спасшего жизнь очень многим людям. В годы первой республики Худадат-бек стал министром Народного здравия (то есть здравоохранения) и гянджинским губернатором. Советская власть этого моему прадеду не простила. Когда прадеда уводили под конвоем, горожане хотели отбить его, но Худадат-бек постарался предотвратить кровопролитие и сказал, что никому ничего плохого не сделал, а потому не верит, что и ему сделают что-то дурное.
Худадат-бека расстреляли в бакинской бухте – на острове Наргин. Жена и трое маленьких детей остались без кормильца, да еще и с клеймом «семья врага народа». Их хотели сослать в Сибирь, но по совершенно необъяснимой причине вступился глава республики Мир-Джафар Багиров, наложивший еще более непредсказуемую резолюцию «Оставить».
Дед Расул тоже происходил из аристократической семьи – Мамедханлы, но отец у него рано умер, и воспитал маленького Расула родной брат матери Мамед Гусейн Рзаев. Его-то фамилию и перенял впоследствии Расул Рза.
В труднейшие и опаснейшие годы встретились Расул Рза и Нигяр Рафибейли. И, возможно, именно любовь помогла им выжить. Они поженились в 1937 году. А уже в 1938 году родился мой отец Анар.
К сожалению, я застала деда Расула и бабушку Нигяр совсем немного. И помню их прежде всего как очень усталых, серьезно болеющих людей, проживших нелегкую жизнь.
Дед был строгим человеком, его побаивались. Например, он категорически не признавал новогодние ёлки, считая их чуждым нашей культуре обычаем. Но тем не менее, всегда Новый год мы праздновали именно у него дома – как у главы рода. Без ёлки, но все равно весело. С тех пор у нас в семье традиция – созваниваться и поздравлять друг друга в самую новогоднюю полночь. Не мудрено, что дозваниваемся не сразу: занято!
* * *
Дом Расула Рзы и Нигяр Рафибейли боковым фасадом смотрит на старинный Молоканский сад. А с другой стороны жила моя другая бабушка — Джавахир-ханум. Бабушка Нигяр была бабушкой-поэтессой. А бабушка Джавахир была бабушкой-бабушкой. Так и стоит перед глазами картина: простое платье, волосы, стянутые в пучок, круглые очки на переносице – бабушка обязательно что-то стряпает. Готовила она восхитительно! Ректор Музыкальной академии Фархад Бадалбейли до сих пор вспоминает: «Никогда я больше такой пахлавы не ел, как у Джавахир-хала! Космическая была пахлава!»
Готовя, бабушка часто что-то напевала. В юности она посещала девичий хор, организованный самим Узеиром Гаджибековым. И маэстро Узеир сделал будущую бабулю солисткой, потому что ее голос уж очень выделялся силой, чистотой, переливами. К сожалению, выйдя замуж, бабушка Джавахир завершила певческую карьеру – запретил супруг. Уж как деда уговаривал сам Гаджибеков, но тот был непреклонен. Много-много лет спустя к моей маме – тогда уже известному музыковеду – обратился автор радиопередачи «Вечерние встречи» Рафаэль Гусейнов:
– Не слышали ли вы что-то о солистке гаджибековского женского хора Джавахир Фиридунбековой? Где она? Какова ее судьба?
– Слышала, – улыбнулась мама. – Она как раз сейчас рядом со мной, на кухне, печет пирог.
– Вай! – вскричал Рафаэль Гусейнов. – Вот это удача! Как говорится, искал на небе, а она оказалась на земле.
Он прибежал к бабушке и принялся её уговаривать спеть.
– Ну что вы, – засмущалась бабуля, – как можно? Нет, без подготовки я решительно не могу.
– Готовьтесь!
И мы начали с ней репетировать, благо, что я тогда училась в музыкальной школе и могла аккомпанировать. Достаточно подготовившись, бабушка отправилась на радио. И там был сделана единственная её запись.
* * *
Бабушки нас баловали. Хотя бабушка Нигяр и признавалась порой с улыбкой: «Люблю, когда приходят внуки, и люблю, когда они уходят».
Муж бабушки Джафахир Юсиф Сафаров, был знаменитым нефтяником, одним из пионеров нефтяного бурения. И, конечно, повидал в 1940-50-е всё: и репрессии, и ссылки, и сталинские премии. Войну прошел от и до. Закончил ее в Берлине. С фронта дед Юсиф, человек с весьма изысканным вкусом, привез множество подарков: сервизы, статуэтки, а заодно полную подушку фильдиперсовых чулок – для жены, сестер и остальных родственниц. Привез даже два автомобиля. Самый роскошный, с канделябрами внутри, он подарил Мир-Джафару Багирову. Но сперва весь вечер катал на нем по Баку жену и детей.
Сегодня в честь Юсифа Сафарова тоже названа большая бакинская улица — та самая, на которой находятся Музей Современного искусства, Сад Любви и памятник Шаху Исмаилу Хатаи.
* * *
Школа, в которой я училась, была самой знаменитой музыкальной школой в Баку – «Бюльбюлевской». Многие нынешние знаменитости выпускники этой школы. Ее когда-то окончили мои родители, окончил Муслим Магомаев, на класс младше учились два Народных артиста Азербайджана Мурад Гусейнов и Мурад Адыгезалзаде, на несколько лет старше училась дочь знаменитого джазмена Вагифа Мустафазаде Азиза, сама позже ставшая корифеем мирового джаза.
Сперва меня возил на занятия папин водитель, а когда я повзрослела, стала ездить сама – на троллейбусе. Да, в Баку почти всегда было вполне безопасно. И детей спокойно отпускали на весь день, не имея, понятное дело, возможности позвонить на мобильник или свериться в социальной сети. Между общеобразовательными занятиями и музыкальными у нас был большой перерыв. Но по домам нам было расходиться лень, и мы шли, как тогда говорилось «на шатал» – перекусывать в какой-нибудь кафешке, да и просто гулять по городу. А поскольку маршруты были примерно одни и те же (площадь Фонтанов, кафе «Наргиз», кафе «Фируза», знаменитая «Пирожковая»), то при необходимости найти нас было проще простого, ведь бабушки и тети жили вокруг:
– Алло, Гюнель мимо еще не проходила?
– Нет, пока. Должно быть, скоро пройдёт.
– Тогда скажи, чтоб домой позвонила.
Да, по этим улочкам, бывало, мы за день проходили раз пять.
* * *
В большом, просторном, изобильном Баку моя жизнь странным образом то и дело возвращается к Молоканскому садику. Там, где я когда-то бегала от бабушки к бабушке, где гуляла с одноклассницами, где проходила по дороге с занятий домой, теперь находится наш замечательный Книжный центр, которым доверили руководить мне.
* * *
В Баку всегда есть место для романтики, для фантазии, для творчества. Недаром у нас столько музыкантов, писателей, художников, вдохновлявшихся этим городом – красивым, лёгким, одухотворяющим. Сейчас в нашем Баку ощущается много разных нот, но в пору моей юности мне казалось, что в городе самой главной была нота творческая. Наверное, потому что вокруг меня, благодаря родителям, всегда было множество интересных людей: художник Фархад Халилов, писатели Юсиф и Вагиф Самедоглы, композитор Эмин Сабитоглы, ученый Араз Дадашзаде и многие другие. Они приходили к нам в гости, что-то обсуждали, спорили, выпивали, шутили. И на моих глазах создавались шедевры, творилась произведения, которые сейчас считаются классикой.
Тогда я не любила если звонил художник Тогрул Нариманбеков. Знала, что вслед за звонком папа куда-то уйдет и придет поздно, необычно весёлый. А, возможно, вместе с ним придет и дядя Тогрул, который в два часа ночи обязательно примется распевать итальянские арии на весь дом. Поэтому я коварно пищала в трубку:
– Апапынетудома!
Теперь-то я понимаю, что все они были даже моложе нас нынешних, что у них было замечательное и плодотворнейшее время.
Фархад Бадалбейли был отменным мастером капустников и костюмированных вечеринок. Какие домашние концерты устраивал композитор Эмин Сабитоглы на том самом пианино, на котором я разучивала гаммы!
А сколько премьер песен мне довелось услышать! Например, никогда не забуду, как Полад Бюльбюль оглы, примерно в 1980 году, впервые исполнил песню «Скажи глазам твоим» на слова моего деда Расула Рзы. Дед сидел в глубоком кресле и, внимательно слушая, вместе с тем уносился мыслями куда-то далеко.
Телевизионную музыкальную комедию «Возлюбленная из дома наискосок» («Evleri kondelen yar»), ставшую в Азербайджане культовой, авторы придумывали у нас дома. В кабинете папы собирались композитор Эмин Сабитоглы, автор песенных текстов Вагиф Самедоглы, режиссер Рамиз Гасаноглы и несколько часов напролет что-то сочиняли, записывали, обсуждали. Иногда раздавался общий взрыв хохота. «Значит, какую-то хохму придумали», – понимала я. Но поинтересоваться «Над чем смеетесь?» мне и в голову не приходило. У меня было свое важное дело – снабжать творческую четверку свежим чаем. Сейчас все придуманные тогда хохмы ушли в народ и цитируются не меньше, чем, скажем, фильмы Рязанова или Гайдая.
* * *
Дома была огромная библиотека, но значительно больше читалось на нашей бузовнинской даче, где было всего два основных развлечения: море и книги.
Море было счастьем. К нему мы бежали через дюны. Песок обжигал голые пятки, а сухой жаркий ветер бил в лицо. И ныряли с разбега, и плескались до изнеможения… Но это было возможно не всегда.
– Вы куда это собрались? Разве не видите, какие волны?!
И тогда от безделья спасали книги. За несколько летних каникул я перечитала всю зарубежную классику: от Жюля Верна до Артура Миллера.
А вечером порой случались танцы. Их организовывал пансионат по соседству, вперемешку с кинопоказами. В этот пансионат съезжались скучающие дамы со всего Советского Союза. Поэтому туда любили заглядывать и наши поселковые джентльмены.
Однажды произошло диво-дивное. Поздно вечером над поселком, над пансионатом, завис гигантский молочно-белого цвета шар. Все автомобили перестали заводиться, а отдыхающие долго, словно завороженные, смотрели на этот странный объект. Из оцепенения всех вывел пронзительный женский голос:
– Ну и город! То шары летают, то местные пристают!..
Шар повисел с часок, да и развеялся.
И пошел горячий дождь…
* * *
Позже на нашей даче, более того, в комнате, где мы спали снималось кино – знаменитый страстный эпизод фильма «Тахмина» кинорежиссера Расима Оджагова. Кино вокруг меня вообще было немало, разве что чуть меньше, чем литературы. Однажды, в папином фильме об Узеире Гаджибекове «Аккорды долгой жизни» я даже сыграла младшую сестренку великого композитора…
В городе «за кино» ходили в главный кинотеатр «Низами» и в кинотеатр «Вэтэн» («Родина»), но особые фильмы мы смотрели в залах «не для всех». В Союзе кинематографистов, что тогда располагался в Доме Советов, я впервые увидела «Покаяние» Тенгиза Абуладзе, а в небольшом зале киностудии в 1986 году я была потрясена шокирующим фильмом Ролана Быкова «Чучело». Мы и представить не могли, во-первых, такое бывает в советской школе, и во-вторых, что такое возможно снять…
* * *
Меня часто спрашивали, да и спрашивают до сих пор, что я чувствую, проходя по улицам, названным в честь моих родных: бабушки, дедушки… Да, эти улицы в числе моих самых любимых. Но не потому что они носят имена Расула Рзы, Нигяр Рафибейли, а потому что там жили моя бабушка Нигяр, мой дед Расул, потому что там я провела детство… Эти улицы названы в честь выдающихся поэтов, чьи имена золотыми буквами вписаны в историю азербайджанской литературы. Но в этом качестве они – народное достояние, а я – лишь частичка этого народа. В школе мы, как и многие другие бакинские школьники 1970-80-х проходили поэму моего деда «Ленин». Уверена, что в художественном смысле это безусловный шедевр, потому что Расул Рза был новатором в азербайджанской поэзии, основоположником белого стиха. Я, как и другие, её учила, знала почти наизусть. И готовила поэму «Ленин» в числе других вопросов к экзамену. Но вот когда меня в школе представляли каким-то гостям как «внучку поэтов», то я всегда чувствовала себя неловко. «Я-то причем? Это же они Народные поэты, а не я». Так и быстро гуляя с папой по городу (а он раньше ходил много и очень быстро), я постоянно смущалась, потому что отца узнавали все, а следом неизменно принимались рассматривать меня. А вот когда мы по нашему любимому бульвару прогуливались с мамой, мы, неспешно беседовали обо всем на свете. И никто нас не беспокоил.
* * *
Мой Баку – город музыкантов, город художников, город поэтов. А бывают еще люди, которые не всегда понятно, чем занимаются, но которых знают все, эти люди прекрасно выглядят, они всегда в центре внимания. И сейчас немало таких. Но все вместе они не могут составить славу Наргиз Халиловой – главной бакинской красавицы 1960-х.
По словам очевидцев, Наргиз была мегапопулярной! По-своему она была нашей «Маленой». Говорят, что когда она выходила на улицу, народ сбегался с окрестных переулков. По Баку стелился шепоток: «Наргиз вышла… Наргиз идёт…»
У Наргиз были роскошные черные волосы, белоснежная холеная кожа, эффектный бюст. Она всегда очень стильно наряжалась. Но я до сих пор не знаю, где она работала. То есть ее слава проистекала отнюдь не из ее деятельности. Когда я с ней лично познакомилась, она уже была директором музея Гаджибекова.
А в молодости она училась в консерватории с моей мамой и иногда приходила к ним (мама еще была не замужем) домой. Тогда собирались за столом мамины тетушки и восхищенно смотрели на первую красавицу с разинутыми ртами. А она что-то рассказывала.
…Были знаменитые пары, которых знали все: Фархад Бадалбейли и его супруга Неля, художник Фархад Халилов с Тамиллой Ахундовой, которая и врач, и художник, и поэтесса, моя тетя, профессор консерватории Эльмира Сафарова и ее муж актер Тофик Мирзоев, друг Муслима Магомаева – эти пары и им подобные были символами Баку.
А звезды моего поколения – это, безусловно, наши кавээнщики, наши «Парни из Баку», не было ничего больше их популярности в 1990-х!.. Я со многими до сих пор дружу, общаюсь. Капитан Анар Мамедханов, светлая ему память, очень поддержал меня с моими первыми шагами в литературе. Прочитав рассказ «Письмо папе», он кричал мне в трубку:
– Мать, ты понимаешь, что ты сделала?! Это же надо немедленно… на всех щитах…
* * *
Школу я закончила в 1990 году. Это был очень тяжелый год для Азербайджана. В столицу была жестоко введена армия, в Баку действовал комендантский час, повсюду были патрули. Но молодости порой все нипочем. Мы ходили на площадь Свободы, наблюдали за скандирующими, бурно обсуждали политическую обстановку, так как были молодыми и полными романтики, верили, что от нас что-то зависит, радовались жизни, обходя блокпосты, продолжали гулять по любимому городу. Как и прежде засиживались в любимых кафешках на площади Фонтанов, как и прежде рассказывали анекдоты, напевали песни…
А в день выпускного мы отправились на концерт самой знаменитой и самой любимой группы тех лет –– «Карван», плясали под их хиты «Желтые цветы» и «Черные глаза». После концерта мы отмечали окончание школы где-то в странном кафе в Доме Офицеров, потом ненадолго разошлись (девочки пошли ко мне домой), чтобы на заре, на приморском бульваре, вместе встретить рассвет.
Так закончилось мое детство.
Гюнель Анаргызы – писатель, публицист, директор Бакинского Книжного Центра. Автор десяти книг. Самый известный сборник прозы «Карабахские рассказы» переведен на 10 языков мира. В прошлом - главный редактор нескольких журналов, автор телевизионной программы «Пенджере» («Окно»), соучредитель одноименного общественно-культурного общества. Дочь Народного писателя Азербайджана Анара и академика НАН, музыковеда Земфиры Сафаровой, внучка Народных поэтов Азербайджана Расула Рзы и Нигяр Рафибейли.Специально для журнала «Баку», 2020
Рисунки: Варвара Помидор