Прогуливаясь по Приморскому бульвару, включив в наушники какую-нибудь ностальгическую музыку, я порой замечаю на моей любимой набережной образы из прошлого: вот маленькая Гюнель на лавочке слушает чтение няньки, вот Гюнель-выпускница беззаботно хохочет с одноклассниками, а вот уже Гюнель постарше катит коляску со своим первенцем…
Я всегда жила в центре города. Всегда из моих окон было видно море. Как водится, поначалу это было, наверное, случайностью, но после стало традицией и даже необходимостью. Не могу представить, чтоб я где-то долго жила, откуда не был бы виден наш Каспий.
Первым моим домом была квартира в здании на улице Вагифа, чуть выше Ахундовского сада. Сюда меня привезли из роддома и здесь я научилась делать первые шаги. Это был дом писателей и нашими соседями были Эльчин Эфендиев, Фикрет Годжа, Максуд Ибрагимбеков и многие другие. Я была тогда очень маленькой, поэтому эта квартира запомнилась мне длиннющим коридором и… телевизором с вечно ломающимся переключателем каналов (поэтому возле телевизора всегда лежали плоскогубцы). Затем мы переехали в большой дом на улице Узеира Гаджибекова, с популярным универмагом «Бакы» внизу. Здесь уже я училась читать, разбираться в жизни, знакомилась с многочисленными друзьями моих родителей – артистами, музыкантами, литераторами, режиссерами, приходившими к нам в гости.
* * *
Детей из «интеллигентных семей» в Баку нередко воспитывали няни, которые были, пожалуй, не столько нянями, сколько гувернантками, просто это слово не использовалось. Была такая няня и у меня. Ядвига Болеславовна была полькой с удивительно аристократическими манерами. Когда-то ее привез в Баку муж-военный и здесь она осела, со временем посвятив себя воспитанию чужих детей. В собственной квартире на проспекте Кирова она фактически организовала маленький детский садик, рассчитанный на 4-5 малышей. Детей приводили к Ядвиге Болеславовне утром, мы шли с ней гулять, затем возвращались обедать. После обеда был тихий час. А затем нас родители забирали.
Мой старший брат, ранее посещавший этот садик, называл пани Ядвигу «Болеславная». Он полагал, что «Болеславовна» – это не отчество, а нечто вроде титула – как Василиса Прекрасная.
Никогда не забуду, как мы переходили с ней проспект Нефтяников (движение тогда было куда тише, а о гонках Формулы Один в Баку еще даже не подозревали), чинно прогуливались по Приморскому бульвару, а затем усаживались на лавочку под жасминовым кустом.
Сидели словно матрёшки, рассаженные по росту: рядом с пышнотелой Ядвигой Болеславовной сперва сидел самый высокий, затем – пониже и так до самого маленького. И Ядвига Болеславовна нам, окутанным жасминовым ароматом, читала замечательные книжки из своей библиотеки: «Приключения Пиноккио», «Волшебник Изумрудного города», «Пеппи Длинныйчулок» и другие. С тех пор, когда кто-то читает вслух, я всегда очень внимательно слушаю.
С этими прогулками связано самое вкусное воспоминание. Паша Рустамзаде однажды принес банан! Ядвига Болеславовна аккуратно поделила плод на пять частей и раздала эти кусочки нам. Боже, какое это было наслаждение!
Случилось в то время и первое разочарование в жизни. Неподалеку находилась гостиница «Азербайджан», входившая в систему «Интурист». И к нашей группе как-то раз подошли иностранцы. Не знаю, из какой они были страны, не помню, как это проглядела Ядвига Болеславовна… Но иностранцы нам подарили фруктовую жвачку! Целую пачку, в которой было аж пять пластинок! Снова хватало каждому. В годы, когда каждый бакинский ребенок коллекционировал этикетки от жевательной резинки, разглядывая яркие заграничные картинки, внюхиваясь в эти пестрые бумажки, в попытке учуять запах далекой «ненашей» жизни, это было просто чудо. Но самый старший (а значит и самый мудрый) мальчик в нашей группе сказал: «Эти жвачки есть нельзя. Потому что иностранцы, наверное, враги и хотят нас отравить».
И мы своими руками выбросили иностранные сокровища в урну. Какое же это было разочарование!
* * *
В центре Баку есть две улицы – Расула Рзы и Нигяр Рафибейли. Это мои дедушка и бабушка. Они были Народными поэтами и жили в доме, который стоит на пересечении улиц, позже получивших их имена. Сейчас на стене этого дома висит мемориальная доска. Сюда я прибегала в гости, поднималась по старинному огромному подъезду. Затем я взрослела, росла, и подъезд становился все меньше и меньше.
Бабушка Нигяр была дочерью Худадат-бека Рафибейли – врача-хирурга, спасшего жизнь очень многим людям. В годы первой республики Худадат-бек стал министром Народного здравия (то есть здравоохранения) и гянджинским губернатором. Советская власть этого моему прадеду не простила. Когда прадеда уводили под конвоем, горожане хотели отбить его, но Худадат-бек постарался предотвратить кровопролитие и сказал, что никому ничего плохого не сделал, а потому не верит, что и ему сделают что-то дурное.
Худадат-бека расстреляли в бакинской бухте – на острове Наргин. Жена и трое маленьких детей остались без кормильца, да еще и с клеймом «семья врага народа». Их хотели сослать в Сибирь, но по совершенно необъяснимой причине вступился глава республики Мир-Джафар Багиров, наложивший еще более непредсказуемую резолюцию «Оставить».
Дед Расул тоже происходил из аристократической семьи – Мамедханлы, но отец у него рано умер, и воспитал маленького Расула родной брат матери Мамед Гусейн Рзаев. Его-то фамилию и перенял впоследствии Расул Рза.
В труднейшие и опаснейшие годы встретились Расул Рза и Нигяр Рафибейли. И, возможно, именно любовь помогла им выжить. Они поженились в 1937 году. А уже в 1938 году родился мой отец Анар.
К сожалению, я застала деда Расула и бабушку Нигяр совсем немного. И помню их прежде всего как очень усталых, серьезно болеющих людей, проживших нелегкую жизнь.
![](https://sapunov.az/wp-content/uploads/2023/03/gunel2020_2-1-1024x535.jpg)
Дед был строгим человеком, его побаивались. Например, он категорически не признавал новогодние ёлки, считая их чуждым нашей культуре обычаем. Но тем не менее, всегда Новый год мы праздновали именно у него дома – как у главы рода. Без ёлки, но все равно весело. С тех пор у нас в семье традиция – созваниваться и поздравлять друг друга в самую новогоднюю полночь. Не мудрено, что дозваниваемся не сразу: занято!
* * *
Дом Расула Рзы и Нигяр Рафибейли боковым фасадом смотрит на старинный Молоканский сад. А с другой стороны жила моя другая бабушка — Джавахир-ханум. Бабушка Нигяр была бабушкой-поэтессой. А бабушка Джавахир была бабушкой-бабушкой. Так и стоит перед глазами картина: простое платье, волосы, стянутые в пучок, круглые очки на переносице – бабушка обязательно что-то стряпает. Готовила она восхитительно! Ректор Музыкальной академии Фархад Бадалбейли до сих пор вспоминает: «Никогда я больше такой пахлавы не ел, как у Джавахир-хала! Космическая была пахлава!»
Готовя, бабушка часто что-то напевала. В юности она посещала девичий хор, организованный самим Узеиром Гаджибековым. И маэстро Узеир сделал будущую бабулю солисткой, потому что ее голос уж очень выделялся силой, чистотой, переливами. К сожалению, выйдя замуж, бабушка Джавахир завершила певческую карьеру – запретил супруг. Уж как деда уговаривал сам Гаджибеков, но тот был непреклонен. Много-много лет спустя к моей маме – тогда уже известному музыковеду – обратился автор радиопередачи «Вечерние встречи» Рафаэль Гусейнов:
– Не слышали ли вы что-то о солистке гаджибековского женского хора Джавахир Фиридунбековой? Где она? Какова ее судьба?
– Слышала, – улыбнулась мама. – Она как раз сейчас рядом со мной, на кухне, печет пирог.
– Вай! – вскричал Рафаэль Гусейнов. – Вот это удача! Как говорится, искал на небе, а она оказалась на земле.
Он прибежал к бабушке и принялся её уговаривать спеть.
– Ну что вы, – засмущалась бабуля, – как можно? Нет, без подготовки я решительно не могу.
– Готовьтесь!
И мы начали с ней репетировать, благо, что я тогда училась в музыкальной школе и могла аккомпанировать. Достаточно подготовившись, бабушка отправилась на радио. И там был сделана единственная её запись.
* * *
Бабушки нас баловали. Хотя бабушка Нигяр и признавалась порой с улыбкой: «Люблю, когда приходят внуки, и люблю, когда они уходят».
Муж бабушки Джафахир Юсиф Сафаров, был знаменитым нефтяником, одним из пионеров нефтяного бурения. И, конечно, повидал в 1940-50-е всё: и репрессии, и ссылки, и сталинские премии. Войну прошел от и до. Закончил ее в Берлине. С фронта дед Юсиф, человек с весьма изысканным вкусом, привез множество подарков: сервизы, статуэтки, а заодно полную подушку фильдиперсовых чулок – для жены, сестер и остальных родственниц. Привез даже два автомобиля. Самый роскошный, с канделябрами внутри, он подарил Мир-Джафару Багирову. Но сперва весь вечер катал на нем по Баку жену и детей.
Сегодня в честь Юсифа Сафарова тоже названа большая бакинская улица — та самая, на которой находятся Музей Современного искусства, Сад Любви и памятник Шаху Исмаилу Хатаи.
* * *
Школа, в которой я училась, была самой знаменитой музыкальной школой в Баку – «Бюльбюлевской». Многие нынешние знаменитости выпускники этой школы. Ее когда-то окончили мои родители, окончил Муслим Магомаев, на класс младше учились два Народных артиста Азербайджана Мурад Гусейнов и Мурад Адыгезалзаде, на несколько лет старше училась дочь знаменитого джазмена Вагифа Мустафазаде Азиза, сама позже ставшая корифеем мирового джаза.
Сперва меня возил на занятия папин водитель, а когда я повзрослела, стала ездить сама – на троллейбусе. Да, в Баку почти всегда было вполне безопасно. И детей спокойно отпускали на весь день, не имея, понятное дело, возможности позвонить на мобильник или свериться в социальной сети. Между общеобразовательными занятиями и музыкальными у нас был большой перерыв. Но по домам нам было расходиться лень, и мы шли, как тогда говорилось «на шатал» – перекусывать в какой-нибудь кафешке, да и просто гулять по городу. А поскольку маршруты были примерно одни и те же (площадь Фонтанов, кафе «Наргиз», кафе «Фируза», знаменитая «Пирожковая»), то при необходимости найти нас было проще простого, ведь бабушки и тети жили вокруг:
– Алло, Гюнель мимо еще не проходила?
– Нет, пока. Должно быть, скоро пройдёт.
– Тогда скажи, чтоб домой позвонила.
Да, по этим улочкам, бывало, мы за день проходили раз пять.
* * *
В большом, просторном, изобильном Баку моя жизнь странным образом то и дело возвращается к Молоканскому садику. Там, где я когда-то бегала от бабушки к бабушке, где гуляла с одноклассницами, где проходила по дороге с занятий домой, теперь находится наш замечательный Книжный центр, которым доверили руководить мне.
* * *
В Баку всегда есть место для романтики, для фантазии, для творчества. Недаром у нас столько музыкантов, писателей, художников, вдохновлявшихся этим городом – красивым, лёгким, одухотворяющим. Сейчас в нашем Баку ощущается много разных нот, но в пору моей юности мне казалось, что в городе самой главной была нота творческая. Наверное, потому что вокруг меня, благодаря родителям, всегда было множество интересных людей: художник Фархад Халилов, писатели Юсиф и Вагиф Самедоглы, композитор Эмин Сабитоглы, ученый Араз Дадашзаде и многие другие. Они приходили к нам в гости, что-то обсуждали, спорили, выпивали, шутили. И на моих глазах создавались шедевры, творилась произведения, которые сейчас считаются классикой.
Тогда я не любила если звонил художник Тогрул Нариманбеков. Знала, что вслед за звонком папа куда-то уйдет и придет поздно, необычно весёлый. А, возможно, вместе с ним придет и дядя Тогрул, который в два часа ночи обязательно примется распевать итальянские арии на весь дом. Поэтому я коварно пищала в трубку:
– Апапынетудома!
Теперь-то я понимаю, что все они были даже моложе нас нынешних, что у них было замечательное и плодотворнейшее время.
Фархад Бадалбейли был отменным мастером капустников и костюмированных вечеринок. Какие домашние концерты устраивал композитор Эмин Сабитоглы на том самом пианино, на котором я разучивала гаммы!
А сколько премьер песен мне довелось услышать! Например, никогда не забуду, как Полад Бюльбюль оглы, примерно в 1980 году, впервые исполнил песню «Скажи глазам твоим» на слова моего деда Расула Рзы. Дед сидел в глубоком кресле и, внимательно слушая, вместе с тем уносился мыслями куда-то далеко.
Телевизионную музыкальную комедию «Возлюбленная из дома наискосок» («Evleri kondelen yar»), ставшую в Азербайджане культовой, авторы придумывали у нас дома. В кабинете папы собирались композитор Эмин Сабитоглы, автор песенных текстов Вагиф Самедоглы, режиссер Рамиз Гасаноглы и несколько часов напролет что-то сочиняли, записывали, обсуждали. Иногда раздавался общий взрыв хохота. «Значит, какую-то хохму придумали», – понимала я. Но поинтересоваться «Над чем смеетесь?» мне и в голову не приходило. У меня было свое важное дело – снабжать творческую четверку свежим чаем. Сейчас все придуманные тогда хохмы ушли в народ и цитируются не меньше, чем, скажем, фильмы Рязанова или Гайдая.
* * *
Дома была огромная библиотека, но значительно больше читалось на нашей бузовнинской даче, где было всего два основных развлечения: море и книги.
Море было счастьем. К нему мы бежали через дюны. Песок обжигал голые пятки, а сухой жаркий ветер бил в лицо. И ныряли с разбега, и плескались до изнеможения… Но это было возможно не всегда.
– Вы куда это собрались? Разве не видите, какие волны?!
И тогда от безделья спасали книги. За несколько летних каникул я перечитала всю зарубежную классику: от Жюля Верна до Артура Миллера.
А вечером порой случались танцы. Их организовывал пансионат по соседству, вперемешку с кинопоказами. В этот пансионат съезжались скучающие дамы со всего Советского Союза. Поэтому туда любили заглядывать и наши поселковые джентльмены.
Однажды произошло диво-дивное. Поздно вечером над поселком, над пансионатом, завис гигантский молочно-белого цвета шар. Все автомобили перестали заводиться, а отдыхающие долго, словно завороженные, смотрели на этот странный объект. Из оцепенения всех вывел пронзительный женский голос:
– Ну и город! То шары летают, то местные пристают!..
Шар повисел с часок, да и развеялся.
И пошел горячий дождь…
* * *
Позже на нашей даче, более того, в комнате, где мы спали снималось кино – знаменитый страстный эпизод фильма «Тахмина» кинорежиссера Расима Оджагова. Кино вокруг меня вообще было немало, разве что чуть меньше, чем литературы. Однажды, в папином фильме об Узеире Гаджибекове «Аккорды долгой жизни» я даже сыграла младшую сестренку великого композитора…
В городе «за кино» ходили в главный кинотеатр «Низами» и в кинотеатр «Вэтэн» («Родина»), но особые фильмы мы смотрели в залах «не для всех». В Союзе кинематографистов, что тогда располагался в Доме Советов, я впервые увидела «Покаяние» Тенгиза Абуладзе, а в небольшом зале киностудии в 1986 году я была потрясена шокирующим фильмом Ролана Быкова «Чучело». Мы и представить не могли, во-первых, такое бывает в советской школе, и во-вторых, что такое возможно снять…
* * *
Меня часто спрашивали, да и спрашивают до сих пор, что я чувствую, проходя по улицам, названным в честь моих родных: бабушки, дедушки… Да, эти улицы в числе моих самых любимых. Но не потому что они носят имена Расула Рзы, Нигяр Рафибейли, а потому что там жили моя бабушка Нигяр, мой дед Расул, потому что там я провела детство… Эти улицы названы в честь выдающихся поэтов, чьи имена золотыми буквами вписаны в историю азербайджанской литературы. Но в этом качестве они – народное достояние, а я – лишь частичка этого народа. В школе мы, как и многие другие бакинские школьники 1970-80-х проходили поэму моего деда «Ленин». Уверена, что в художественном смысле это безусловный шедевр, потому что Расул Рза был новатором в азербайджанской поэзии, основоположником белого стиха. Я, как и другие, её учила, знала почти наизусть. И готовила поэму «Ленин» в числе других вопросов к экзамену. Но вот когда меня в школе представляли каким-то гостям как «внучку поэтов», то я всегда чувствовала себя неловко. «Я-то причем? Это же они Народные поэты, а не я». Так и быстро гуляя с папой по городу (а он раньше ходил много и очень быстро), я постоянно смущалась, потому что отца узнавали все, а следом неизменно принимались рассматривать меня. А вот когда мы по нашему любимому бульвару прогуливались с мамой, мы, неспешно беседовали обо всем на свете. И никто нас не беспокоил.
* * *
Мой Баку – город музыкантов, город художников, город поэтов. А бывают еще люди, которые не всегда понятно, чем занимаются, но которых знают все, эти люди прекрасно выглядят, они всегда в центре внимания. И сейчас немало таких. Но все вместе они не могут составить славу Наргиз Халиловой – главной бакинской красавицы 1960-х.
По словам очевидцев, Наргиз была мегапопулярной! По-своему она была нашей «Маленой». Говорят, что когда она выходила на улицу, народ сбегался с окрестных переулков. По Баку стелился шепоток: «Наргиз вышла… Наргиз идёт…»
У Наргиз были роскошные черные волосы, белоснежная холеная кожа, эффектный бюст. Она всегда очень стильно наряжалась. Но я до сих пор не знаю, где она работала. То есть ее слава проистекала отнюдь не из ее деятельности. Когда я с ней лично познакомилась, она уже была директором музея Гаджибекова.
А в молодости она училась в консерватории с моей мамой и иногда приходила к ним (мама еще была не замужем) домой. Тогда собирались за столом мамины тетушки и восхищенно смотрели на первую красавицу с разинутыми ртами. А она что-то рассказывала.
…Были знаменитые пары, которых знали все: Фархад Бадалбейли и его супруга Неля, художник Фархад Халилов с Тамиллой Ахундовой, которая и врач, и художник, и поэтесса, моя тетя, профессор консерватории Эльмира Сафарова и ее муж актер Тофик Мирзоев, друг Муслима Магомаева – эти пары и им подобные были символами Баку.
А звезды моего поколения – это, безусловно, наши кавээнщики, наши «Парни из Баку», не было ничего больше их популярности в 1990-х!.. Я со многими до сих пор дружу, общаюсь. Капитан Анар Мамедханов, светлая ему память, очень поддержал меня с моими первыми шагами в литературе. Прочитав рассказ «Письмо папе», он кричал мне в трубку:
– Мать, ты понимаешь, что ты сделала?! Это же надо немедленно… на всех щитах…
* * *
Школу я закончила в 1990 году. Это был очень тяжелый год для Азербайджана. В столицу была жестоко введена армия, в Баку действовал комендантский час, повсюду были патрули. Но молодости порой все нипочем. Мы ходили на площадь Свободы, наблюдали за скандирующими, бурно обсуждали политическую обстановку, так как были молодыми и полными романтики, верили, что от нас что-то зависит, радовались жизни, обходя блокпосты, продолжали гулять по любимому городу. Как и прежде засиживались в любимых кафешках на площади Фонтанов, как и прежде рассказывали анекдоты, напевали песни…
А в день выпускного мы отправились на концерт самой знаменитой и самой любимой группы тех лет –– «Карван», плясали под их хиты «Желтые цветы» и «Черные глаза». После концерта мы отмечали окончание школы где-то в странном кафе в Доме Офицеров, потом ненадолго разошлись (девочки пошли ко мне домой), чтобы на заре, на приморском бульваре, вместе встретить рассвет.
Так закончилось мое детство.
![](https://sapunov.az/wp-content/uploads/2023/03/gunel2020_3-1.jpg)
Гюнель Анаргызы – писатель, публицист, директор Бакинского Книжного Центра. Автор десяти книг. Самый известный сборник прозы «Карабахские рассказы» переведен на 10 языков мира. В прошлом - главный редактор нескольких журналов, автор телевизионной программы «Пенджере» («Окно»), соучредитель одноименного общественно-культурного общества. Дочь Народного писателя Азербайджана Анара и академика НАН, музыковеда Земфиры Сафаровой, внучка Народных поэтов Азербайджана Расула Рзы и Нигяр Рафибейли.
Специально для журнала «Баку», 2020
Рисунки: Варвара Помидор