Где бы я ни жила, где бы ни работала – моя душа навсегда осталась в моем Ичери Шехер. Там, за высокими крепостными стенами, в нашем старом доме, хранившем дух многих поколений, сохранявшем невероятно добрую ауру Cтарого города, мне всегда было уютно и спокойно. Порой кажется удивительным: неужели я действительно жила в этой сказке? Конечно, жила. Потому что лишь благодаря этому я теперь создаю сказки сама.
Когда-то трёхэтажный дом по адресу Большая Крепостная, 27 целиком принадлежал моему прадеду Мир-Неймяту. Он был состоятельным человеком и у него было полно недвижимости в Ичери Шехер. Но ко времени, когда в мир явилась я, от прежних богатств у нашей семьи осталось совсем немножко – маленькая квартирка на третьем этаже. И там жила моя бабушка Ханымана (Прим.: ударение на последнем слоге).
Вот и первое воспоминание: бабушка сидит на балконе, я – кроха крохой – у нее на коленях, а над моей головой – ключ, прицепленный к бабушкиной кофте английской булавкой. Вот ведь какой знак – символ возможностей!.. Да, знаки преследуют меня всю жизнь. Я их полюбила. Еще старая фотография: в Губернаторском саду папа поставил меня на постамент, оставшийся, должно быть, от гипсового пионера-трубача. Постамент – серьезный символ, я действительно столько лет на виду со своими работами: международные выставки, биеннале, музеи…
* * *
Наш дом был старый-престарый со двором-колодцем. Да и во дворе был древний колодец, но, увы, замурованный. На первом этаже жили две русские старушки. На втором – пожилой иранец дядя Юсуф, тётя Маруся и моя «Арина Родионовна» – тётя Женя.
Сколько себя помню, я жила там. Еще совсем маленькой, с трудом спускаясь по крутым ступенькам, я нередко оступалась и кубарем катилась вниз. Ловили меня всем домом.
А позже… Идешь по улице после уроков: и ты всех знаешь, и все тебя знают. Кто-то играет в нарды, кто-то беседует, кто-то лузгает семечки и просто рассматривает прохожих. Девчонки прыгают со скакалками, мальчишки гоняют мяч. Из одного окна доносится запах жарящихся котлет, из другого – аромат долмы, из третьего веет кутабами.
Входишь в дом – ни у кого дверь не заперта.
– Теть Зин, привет!
– А, Эльмирочка, привет! Гуляла?
– Ага!
Поднимаюсь выше. Дядя Юсуф, как всегда, лежит, что-то читает.
– Дядя, привет!
– Привет, как дела?
У дяди Юсуфа был единственный телефон на весь дом. Он провел к нам звонок, чтобы звать меня к телефону просто нажатием кнопки.
Прохожу по галерее мимо окна тети Маруси: она откладывает Евангелие, машет мне:
– Заходи, Кнопочка!
Протягивает мне конфету.
– Спасибо, тетя Маруся!
– Эльмирочка, никогда не говори «спасибо».
– А как же?
– Говори «Благодарю!».
Дальше – тетя Женя, которую я впридачу к своей азербайджанской бабушке называла русской бабушкой. Сколько времени я проводила у нее!.. Сколько она, добрая душа, занималась со мной:
– Ты эти обертки от конфет не выбрасывай, мы с тобой будем из них всякие картинки вырезать да в альбом наклеивать.
Для этого тетя Женя специально варила клей из крахмала.
А моя родная бабушка, хоть слегка и ревновала, и по-русски почти ничего не знала, но, так и не дождавшись дитя к обеду, спускалась вниз с подносом:
– Женя, все равно Эльмира тут у тебя сидит, вот, пообедайте вместе.
* * *
А наверху было интересно вечером. Перед сном я, озорница малолетняя, неизменно терроризировала бабушку и незамужнюю тётю Мянзяр, которая жила с бабушкой. В центре комнаты у нас был большой старинный стол (ему больше 150 лет, чего он только не видел, и сейчас он у меня)
Так вот тётю Мянзяр я заставляла изображать лошадку и катать меня вокруг этого стола. Тёте было около 50 лет, но все меня баловали как могли, и тётя Мянзяр – почтенная начальник цеха йодового завода! – опускалась на четвереньки и я воображала себя принцессой на скакуне.
После трёх обязательных кругов наступала бабушкина очередь:
– Бабуль, расскажи сказку!
– Та-ак, – словно нехотя тянула бабушка, – какую?.. Про Мелик-Мамеда расскажу?
– Давай.
– Жили-были…
Бабушка рассказывала неторопливо, с красочными деталями. И я внимала каждому слову.
– Ой, бабуля, ты раньше не так рассказывала!
– Ах ты, бессовестная, я так и знала, что ты эту сказку уже слышала, – ворчала бабушка.
А иногда она рассказывала про старые времена, о прежнем Баку, когда за двойными шемахинскими воротами начиналась песчаная дорога, а сразу у стены, где сейчас такси, были привязаны верблюды, предлагавшиеся населению в качестве транспорта. И как в баню ходили на весь день, обсуждая в этом женском клубе текущие новости, хвастаясь украшениями, приглядывая невест для родственников. Вспоминала бабушка и нелегкие военные годы, как работала она на фабрике, делая из консервной жести пуговицы для солдатской формы…
* * *
В будке у железнодородного вокзала бабушка покупала московские конфеты: «Белочку», «Тузика», «Мишку на севере», «Суфле в шоколаде». Конфетами наполнялась большая семейная супница в старом буфете. И добраться до них, не скрипнув дверцей буфета, было практически невозможно. А ведь хотелось же…Только прикоснусь – у бабушки ушки на макушке: «Что это ты там делаешь?!»
– Хочется ж, бабуля!
– Пообедай – потом сама дам!
О, чтобы заставить меня покушать, бабушка к чему только не прибегала: играла со мной в ресторан, наряжала меня в тюлевую накидку, нацепляла мне свою брошь в виде перламутрового цветка, нарезала хлеб паровозиками. А в качестве особого стимула после обеда бабушка разрешала потрогать необыкновенно красивую китайскую птичку, хранившуюся под стеклом в буфете.
Эта птичка сейчас хранится у меня.
* * *
С бабушкой мы ходили в гости, ходили в баню… Однажды, по дороге из бани бабушке стало нехорошо и из ближайшей двери вышла известная телеведущая Роза Тагиева – вынесла скамеечку и воду в кружке. Народ вокруг был очень отзывчивый. И музыкальный. Почти из каждого окна раздавались песни и народные мелодии: звучали радио, телевизоры, грампластинки… Неподалеку жил популярный певец Октай Агаев, а совсем рядом – знаменитый гармонист Мамед-Ага, к которому приходил в гости гармончалан Автандил. Порой они играли дуэтом.
* * *
Были и другие «представления». Наши «крепостные» люди-то добрые, но темпераментные!
Вот сосед Ахмед внезапно решает «поучить» супругу. Все видно и слышно другим соседям. Некоторые с интересом наблюдают, некоторые энергично вступаются за женщину.
Смена мизансцены: драка вываливается на улицу.
Затем, как говорится, те же и милиционер. Запыхавшегося Ахмеда оттаскивают на тротуар и окатывают водой из ведра. Потом все расходятся, остается только чей-то одинокий домашник в луже…
* * *
Или одна соседка, прослышав, что супруг увлекся кем-то из соседнего квартала, вместе с двумя рослыми зятьями подкарауливает его в узком переулке. А неудачливый ромео спасается крышами и влезает куда-то в окно. Зятья, тяжело дыша, поднимаются к нам и принимаются заглядывать в шкафы на кухне.
– Вам что надо? – интересуюсь я.
– Ищем!
– На полках с посудой?! Нашли?
Ичери Шехер («Внутренний город») – особая территория в Баку. Когда-то в 1960-70х, во «Внешнем городе» приезжие из деревень взяли за привычку увязываться за прогуливающимися девушками. Преследовали несколько раз и меня: я в аптеку – он за мной, я в магазин – он за мной. Не пристает, но раздражает же!.. Однако стоило мне лишь пересечь границу моей Крепости, как этих дураков-прилипал словно ветром сдувало. О-о! Наши «крепостные» ребята на дух не выносили таких чужаков и быстро их отучали докучать «крепостным» девушкам.
* * *
Вдруг крик:
– Декорации ставят! Кино будут снимать!
Буквально возле нашего дома снимали «Человека-амфибию», сцену, где Ихтиандр купался в фонтане. Чуть дальше – «Бриллиантовую руку»… А еще снимали какой-то фильм, название которого я так и не узнала. Соорудили уголок рынка и буквально на пороге нашего дома уселся какой-то дядька с крючковатым носом и связкой сушек через плечо. Артист! Я, еще малышка, не долго думая, вышла на порог и присела рядом. Потрогала дядькины сушки… А они… Они оказались бутафорскими!
– Они ненастоящие? – спросила потрясенно я у Артиста.
– Ненастоящие, – со вздохом ответил он.
О, как же я была разочарована в кино! Там оказалось не все взаправду!
* * *
Дом из моего детства – это самые светлые воспоминания. Стоит мне лишь закрыть глаза, как я ощущаю ветерок, колышущий бабушкину занавеску и доносящий со стороны приморского бульвара запахи нефти, цветов, моря…
– Бабушка, а почему у нас такие большие окна? – спросила как-то я. Окна действительно были огромные, чуть ли не до пола, там для меня даже прибили рейки – чтоб не вывалилась.
– Потому что раньше мы сидели в этих комнатах на коврах и на подушках, – объяснила бабушка. – Пили чай и смотрели на море.
Я тоже любила сидеть весной на балконе – смотреть на море и стрижей, вьющихся вокруг Девичьей башни.
А зимой сидела перед большой каменной печью и, глядя на огонь, мечущийся среди раскрасневшихся кирпичей, придумывала волшебные истории.
…Этот дом был моим другом. Моя мама часто уезжала в командировки, и у бабушки я прожила фактически чуть ли не до замужества.
* * *
Однажды я увидела сон, словно в старой Крепости ничего нет, стоит лишь наш дом и перед ним штормящее море. Я иду к дому и думаю, что бушующий Каспий может в любой момент его слизнуть, а дом стоит и все ему нипочем. Потом я поняла, что это моя собственная внутренняя сила, которая неподвластна никаким стихиям. Это корни, это мои предки, это связь, которую мы не можем объяснить словами. Но она тянет, она поддерживает. Когда человек уважает свой род, какие бы люди его ни составляли – хорошие ли, ошибавшиеся ли, с недостатками – свет этого рода непременно помогает по жизни. Поэтому человечеству нужно уважать свою историю. Нельзя зачеркивать. Что было – было. Это суфийский взгляд и он, мне кажется, совершенно верен.
* * *
Сейчас на месте старого дома отель. Но теперь в тех краях я бываю редко. Свой старый город я стала создавать сама…
Я всегда любила рукодельничать. Тетя бранилась: «Ну вот, я только убралась, а ты снова рассыпала нитки, пуговицы, бусинки!» А я себе и платья украшала, и сумочки делала. Позже, выйдя замуж, многое делала для оформления дома. Потом устроилась в экспериментальный участок фабрики игрушек… А когда убедилась, что все придуманное внедряется годами, начала создавать собственную галерею образов.
* * *
Одна из моих любимейших кукольных серий – «Образы старого Баку». Я сама придумываю про них истории…
Вот композиция «Бабушкино счастье». Это типичная бабушка из Ичери Шехер. Очень похожа и на мою бабушку, и на ее подруг, и на множество других бабушек из Старого города. Эта бабушка взяла узелок-бохчу, принарядилась и направляется к своей подруге поболтать о том, о сем. Перед ней на ступеньках кошель с деньгами, который она через секунду найдет. А сбоку сидит старый башмачник, который влюблен в эту старушку еще со времен их молодости.
Где-то под ступенькой мыши, тут же кошки. И все между собой ладят, дружат – я создала эдакую идиллию. И фонарный столб здесь тоже неспроста – ведь фонарь символ света, символ радости. А почему бы бабушке не быть счастливой – она прожила долгую, хорошую жизнь, у нее и дети, и внуки, и все ее любят. И даже этот башмачник в рваном башмаке – романтичный сапожник, разумеется, без сапог – смотрит на нее восхищенным взглядом. И ее сердце вновь трепетно ёкает, как много лет тому назад…
«В твоем плену какой десяток лет,
Любовь моя, очей целебный свет
Воды уж сколько утекло,
Горю и таю все равно.
Давно уже – «на склоне лет»,
Но не нарушу данный мной обет,
В любимой раствориться –
На свете ничего прекрасней нет.
Шепчу эти слова в тиши,
Услышавший поймет
Даже в аду есть рай
Для любящей души»
Фонд Гейдара Алиева выпустил на пяти языках мой альбом «Воплощение», который начинается с 1002-й сказки Шахерезады, рассказывающей о девочке Эльмире из удивительного Старого города. А затем идут его образы, воплощенные в добрых красочных куклах: молодая зажиточная ханум, сидящая на подушках, лукавая тетушка Сакина, подслушивающая, что происходит в соседней комнате, интеллигент в пенсне, словно вышедший из давней комедии «Не та, так эта», лихой гочи, отдыхающий с револьвером, мальчишки, наблюдающие за петушиным боем, уличный писарь, составляющий прошения за безграмотных, бедняга-амбал, таскающий тяжести и жалобно просящий: «Отдайте мой гривенник, пожалуйста», поэтому я ему здесь монетку повесила… Вот черпальщик нефти, которым не то что куклу, им памятник нужно поставить, у них была самая тяжелая работа… Вот грустный фаэтонщик, оказавшийся без лошади и без работы, растерянно размышляет о новом веке… А это обедневший бек с попугаем и граммофоном – осталось только название и характер. «Ушедший век, поблекший бек»…
Купца Гейбят-Гулу, приценивающегося к яркому рубину, я назвала в честь бабушкиного отца. А вот и мои бабушка с дедушкой, которые прожили долгие годы в любви и согласии и попали в Книгу Жизни. Моя работа «Дедушка Гаджиага и бабушка Ханымана» стала очень знаменитой.
Сейчас мой Старый город разъехался по всему миру – во Францию, в Америку, в Германию, в Италию, в Россию… Но все равно он остался здесь, со мной.
Эльмира Аббаслы – мастер авторской куклы, заслуженный работник культуры, член Союза художников СССР и Азербайджана, член Союза профессиональных художников России, бронзовый призер II Международного биеннале фольклорных кукол в Кракове (1989), дипломант I Московской международной выставки "Искусство куклы" (2010), одна из создателей первого частного Музея кукол и национальной одежды при культурном центре "Чешмя". Специально для журнала «Баку», 2017 год
Рисунки – Светлана Дорошева