Как исследователя бакинской истории меня особенно интересуют конец XIX-начало первая половина XX века. Впрочем я не склонен идеализировать какой-либо период нашей истории. Все они имеют и свои плюсы, и свои минусы. Я пришел к этому не сразу, это, очевидно, случается с возрастом, когда человек начинает жить в ладу со своей эпохой. Вот я лажу и со своим временем, и со своей эпохой, и с Баку сегодняшним.
Меня часто спрашивают: что бы я сделал, окажись я в Баку, скажем, в 1910-е годы. Я, пожалуй, прошёл бы по всему городу от Николаевской до Шемахинки с карандашом и блокнотом и записал бы имена всех владельцев наиболее интересных домов, дабы заполнить пробелы в моих досье. Уверен, что сделать это было бы нетрудно, поскольку в то время это не было секретом за семью печатями. Даже в телефонных справочниках и иных серьёзных документах дома официально назывались именами своих владельцев: Биржевая, дом Буниятова, Каменистая, дом Ашурбекова и т.п.
* * *
Окажись я в старом Баку, я попытался бы завязать личный контакт с некоторыми из домовладельцев, чтобы получить информацию из первых рук, выведать у них все подробности об их особняках, о том, как они строились, о каждой детали интерьера и экстерьера. Затем я бы вышел на подрядную компанию братьев Касумовых. Их было трое: Гаджи, Али и Имран. Каждый из них был интереснейшей личностью, особенно младший Имран, занимавшийся декором, певший в театре… Касумовы были родом из Ордубада – с другого края Азербайджана, но именно они являлись наиболее востребованными подрядчиками в Баку и возвели множество знаковых сооружений городского центра.
А если бы удалось встретиться с архитекторами того времени – это было бы совершенно замечательно! Йозефа Гославского в начале 1910-х я бы уже не застал, а вот с Казимиром Скуревичем, с Йозефом Плошко поговорил бы обстоятельно. Равно как и с первым дипломированным азербайджанским гражданским инженером Зивер-беком Ахмедбековым.
* * *
И наконец, мне бы очень хотелось побеседовать с парой бакинских камнетесов, которых итальянский скульптор Антонио Франзи учил пиктографической (не путать с традиционной орнаментальной) резьбе по камню. Неплохо было бы увидеться и с самим А.Франзи, который, насколько мне известно, женился на бакинке и остался здесь на годы.
Словом, я бы постарался познакомиться со всей цепочкой людей, стоявших у истоков архитектурного наследия старого Баку – от заказчиков до каменотёсов. Говоря об истории архитектуры, мы очень часто незаслуженно обходим вниманием главное действующее лицо процесса – заказчика. Того, кто платит и, соответственно, заказывает музыку. Ведь каким бы талантливым ни был зодчий, каким бы старательным ни был строитель, без культуры заказчика говорить о чем-то серьёзном не приходится…
* * *
Мое увлечение историей Баку началось с отдельно взятых домов. В 1985 году, когда я поступил на факультет востоковедения Азербайджанского Государственного Университета, наш факультет располагался в крыле бывшей Тагиевской женской школы, остальную часть занимал Рукописный фонд. Зимой аудитории не отапливались, но у здания была такая удивительная аура! Тепло исходило от стен даже в самые холодные дни, когда мы занимались в верхней одежде. Возвращаясь домой с лекций, я выбирал новый маршрут, всякий раз открывая для себя новые дома, которые словно передавали мне свою энергетику. Однако досоветская история была в то время в значительной степени табуирована.
Впоследствии, когда это табу спало и интерес к дореволюционному периоду значительно возрос, я начал собирать сведения о старых домах. Просто заходил в здания и расспрашивал пожилых жильцов о былых владельцах. В некоторых домах мне удавалось находить наследников прежних владельцев, иногда даже в первом поколении. В таких случаях я, что называется, нападал на жилу, ведь в истории отдельного дома, как море в капле воды, может раскрыться история целой эпохи.
* * *
К примеру, дом Теймурбека Кулибекова и Наджафкули Мамедова – единственный дом в Баку, во дворе которого цветет глициния. Особняк на бывшей Врангелевской улице (ныне Ахмеда Джавада, 4) внешне не броский, он не «экстраверт», как утончённый особняк Гаджинского или парадно-праздничный дворец Мухтарова. Мы можем пройти мимо и не заметить его деталей, а можем остановиться и прочесть на ступени у входа годы постройки: 1909-1910. Нажимаем волшебные кодовые цифры 1-0-9 в любой последовательности, входим в парадную и видим на пороге латинскую надпись «Salve» – «Добро пожаловать!» Мы словно оказываемся в Италии: фрески, витражи, искусно исполненное литье лестничного марша… Правда, в советское время в ходе «планового ремонта» часть росписи закрасили, но до третьего этажа, к счастью, ЖЭК не добрался. И там сохранилась потрясающая галерея фресок – портретных, пейзайжных… И что интересно: на одной из композиций изображен имам Шамиль, что являлось явным вызовом Российской Империи, а на соседней фреске – голые девушки в пруду, а это уже вызов самому грозному имаму!
Только в Баку, в частном доме владельцев-мусульман, крупных нефтепромышленников, можно было встретить такое парадоксальное сочетание. Кстати, здесь до сих пор проживают наследники и Теймурбека Кулибекова, и Наджафкули Мамедова – уже в четвертом поколении.
История этого дома началась с трагедии: у супругов Кулибековых почти одновременно умерли два сына из троих: один от инфекционного заболевания, а другого уронила кормилица. Чтобы несчастная мать смогла прийти в себя, Теймурбек вывез супругу сперва на лечение в Германию, а затем на реабилитацию в Альпы. И пока целый год Усния ханум оправлялась в горах от пережитого, Теймур-бек выстроил для супруги новый дом, чтобы по возвращении ей ничто не напоминало о перенесённом потрясении. Перед самым возвращением молодая жена заявила: «Знаешь, что вернуло меня к жизни? Глицинии!» Удивительные цветы, которыми был обсажен хозяйский дом. В ответ на это любящий муж привозит в Баку рассаду глициний и высаживает их в колодезном дворике нового дома. И одна из этих глициний цветет до сих пор!
В этом доме Усния-ханум родила еще шестерых детей. Ее мужа убили в 1918 году, а дом экспроприировали в 1920-м. Кулибековы оказались на улице, но один из благодарных служащих ее покойного мужа, выхлопотавший себе прописку в кулибековском доме, заключил с ней фиктивный брак и таким образом вернул в особняк его истинную хозяйку. Правда, им достались комнаты, где раньше жила прислуга. Зато окна выходили как раз на гроздья цветущих глициний… Там и прожила долгие годы Усния-ханум Кулибекова, скончавшаяся в 1976 году. И там же мне рассказала эту историю ее внучка.
* * *
Я записывал рассказы жильцов, а старинные фотографии под честное слово одалживал у владельцев и относил в Центральный государственный архив кинофотодокументов (ЦГАКФД), где с оригиналов делались копии. Оригиналы затем возвращались хозяевам вместе с увеличенной и обрамлённой копией. Владельцы оригинал прятали, копию вешали на самое видное место в доме и были совершенно счастливы. Архивисты тоже были довольны, поскольку у них сохранялся аннотированный негатив, а мне предоставляли столько отпечатков, сколько я хотел.
Именно тогда я познакомился с удивительной женщиной – директором Архива кинофотодокументов Ниной Григорьевной Фищевой. У нее не было ни семьи, ни детей. Её семьей, её детищем был Архив, в котором каждый документ она знала чуть ли по инвентарному номеру. Каждую нашу встречу Нина Григорьевна начинала со слов: «Вас убить мало! У вас 200 единиц нерасшифрованных документов!» Дело в том, что я должен был аннотировать каждый принесенный документ, а времени всегда недоставало. Именно Нина Григорьевна предоставила мне доступ к архивным сокровищам – видовым, бытовым, индустриальным и прочим снимкам Баку. Так начало собираться мое экскурсионное «приданое» – толстая папка, где сейчас хранится около 700 фотографий.
Другими не менее важными источниками информации стали Музей истории, где работала Нармин ханум Таирзаде, Музей народного образования, где трудилась Алия ханум Аббасова, – увлеченные люди, для которых музеи и архивы были частью их жизни. Не могу не помянуть добрым словом и прямых наследников известных фамилий: Сару ханум Тагиеву, её дочь Сафию ханум Абдуллаеву, сестёр Ашурбейли…
Отец Сары Тагиевой – знаменитый бакинский промышленник Гаджи Зейналабдин Тагиев, некогда сын бедного башмачника из Бакинской Крепости, начинал подмастерьем каменотеса. Однако благодаря незаурядному уму, трудолюбию и деловой хватке он сумел стать одним из пионеров местной нефтяной индустрии, о которых восторженно писал Д.И.Менделеев, а также наиболее почитаемым из местных меценатов. Удостоенный множества наград, звания «Потомственный почётный гражданин города Баку», дослужившийся до чина Действительного Статского советника, что соответствовало генеральскому чину в военной иерархии, Г.З.Тагиев так и «не разжевал даже азбуки соль», о чём можно судить по документам с его весьма своеобразной подписью.
Однако так и не одолевший грамоту Тагиев финансировал выпуск одной из популярных городских газет – «Каспий», основал первый в городе театр, где в 1908 году была поставлена первая на мусульманском Востоке опера «Лейли Меджнун». Самым же выдающимся его достижением является открытие в 1901 году первой светской школы для девочек-мусульманок. При этом Тагиев руководствовался принципом: дав образование мальчику, ты получаешь одного образованного человека, дав образование девочке, ты получаешь образованную семью.
Понимая, что подобная идея может встретить прохладное отношение имперских властей, Г.З.Тагиев благоразумно приурочил открытие школы к коронации Их Императорских Высочеств и даже «нижайше испросил» разрешения назвать школу именем последней Российской Императрицы Александры Фёдоровны.
Но была проблема посерьезнее – местное духовенство, которое в то время имело колоссальное влияние и могло заблокировать всю идею одной фетвой – запретом на посещение школы как заведения для неверных. При этом аргументы мулл-радикалов сводились приблизительно к следующему: наши бабки не ходили в школы, наши матери не ходили в школы, с какой стати посылать в школы наших дочерей?
Чтобы преодолеть это препятствие, Тагиев решается на довольно необычный шаг. Как пишет Манаф Сулейманов в книге «Дни минувшие», он отправляет доверенного человека в Иран ко всем ведущим шиитским религиозным деятелям (муджтахидам), и у каждого за определённое вознаграждение получается письменное благословение на открытие женской школы в Баку как не противоречащей постулатам Корана, что было абсолютной правдой. Именно этими письмами впоследствии нейтрализуются аргументы его наиболее рьяных оппонентов.
Так, в октябре 1901 года в Баку появляется первое на Востоке светское учебное заведение для девушек-мусульманок, носившее название «Александринское Русско-Татарское педагогическое училище». На строительство здания было потрачено 65 тысяч рублей, ещё 125 тысяч вкладывается в банк неприкосновенным капиталом, годовые проценты с которого шли на и поддержание школы. Таким образом, выражаясь современным языком, Тагиевым была создана вполне жизнеспособная бизнес-модель женского учебного заведения пансионного типа.
Однако оставалась нерешённой не менее важная сторона, называемая ныне контентом. Этот аспект обеспечила супруга Гаджи Зейналабдина Сона ханум Тагиева-Араблинская, выпускница одной из престижных бакинских женских школ – Заведения Святой Нины. Школу нужно было укомплектовать квалифицированным персоналом. А поскольку по уставу как преподавательницы, так и ученицы должны были быть исключительно мусульманского происхождения, костяк преподавательского состава составили татарки. Так, первой директрисой школы Тагиева была литовская татарка Марьям ханум Сулькевич, затем её сменила Рахиля ханум Терегулова. Преподавание велось на русском языке, а за основу учебного плана была взята программа российских 4-классных женских школ. Исключение составляли Закон божий и уроки рукоделия и домоводства «применительно к потребностям мусульманской семьи».
Сара ханум Тагиева, средняя дочь Гаджи Зейналабдина Тагиева, сохранила раритетные документы, связанные с деятельностью своего отца, вплоть до воспоминаний выпускниц основанной им женской школы. Последовательность и чисто отцовское умение доводить начатое до конца позволили ей собрать уникальные материалы, невзирая на запреты и табу советского времени: так, сегодня нет в живых ни одной из выпускниц Тагиевской женской школы, как нет и самой Сары ханум, однако собранные её в 50-60-е годы прошлого столетия воспоминания служат незаменимым источником информации о первом светском учебном заведении для мусульманских девочек.
Не менее яркими и интересными личностями были сёстры Ашурбейли, дочери видного дворянина, промышленника и мецената Бала-бека Ашурбекова. Родившиеся и выросшие в роскоши, они пережили погромы, революцию, эмиграцию, репатриацию, арест и расстрел отца, потерю единственного брата во Вторую мировую, гонения и увольнения. Последние годы жизни четыре сестры провели в небольшой квартире на бывшей Басина (сейчас улица Физули. – Прим. В.С.), где они ютились с двумя десятками кошек. А в нескольких кварталах от места их обитания и по сей день располагается роскошный особняк с великолепными фресками, где прошло их счастливое и беззаботное детство.
В Саре ханум Ашурбейли и её сёстрах меня более всего поражало полное отсутствие озлобленности, желания взять реванш, вернуть себе то, что было отнято. Всё, что происходило с ними в годы Советской власти, они воспринимали как некое стихийное бедствие. Насколько позволяла власть, они продолжали работать, а самое главное – сохраняли свой человеческий облик. И в этом было их спасение. А сохранённые ими воспоминания и семейный архив стали ещё одним источником бесценной информации. Информации из первых рук.
* * *
За каждым известным старинным зданием в Баку увлекательная история. Взять хотя бы великолепное здание Государственной Нефтяной компании на площади Азнефть. До установления советской власти оно принадлежало довольно неординарной личности – Мир-Таги Мирбабаеву. Нефтепромышленники дореволюционного Баку условно делились на две категории: либо это были выходцы из беднейших слоёв, поднявшиеся своими силами на волне Нефтяного бума, либо же это были землевладельцы, на чьих угодьях обнаруживались залежи нефти. Мир-Таги Мирбабаев не принадлежал ни к одной из этих категорий: он был певцом-ханенде, исполнителем мугамных композиций.
История этого человека, описанная Манафом Сулеймановым по воспоминаниям бакинских старожилов, отчасти выглядит как городской фольклор и, возможно, нуждается в подтверждении, однако именно его считали первым исполнителем мугамных композиций, чей голос был записан на граммофонную пластинку. Неплохо зарабатывая исполнительским искусством, М.Мирбабаев решает попробовать себя в нефтяном бизнесе, и тут уже по вполне подтверждённым данным, в 1906 году он основал компанию, которая к 1909 году добывала 1,5 миллиона пудов нефти в год. Это и позволило вокалисту приобрести дворцового типа особняк, поменять свой социальный статус и стать нефтепромышленником.
Но именно с этого момента начинаются проблемы Мир-Таги Мир-Бабаева. Дело в том, что нефтепромышленники, восхищавшиеся им как исполнителем, платившие ему щедрой рукой, вовсе не собирались считать его человеком своего круга. Именно это непризнание привело к своеобразной одержимости, когда М.Мирбабаев начинает скупать свои собственные пластинки и уничтожать их, чтобы не оставить памяти о своём певческом прошлом. Как гласит одна из историй, последнюю из своих грампластинок он уничтожил в эмиграции, выменяв её чуть ли не на последнее золотое кольцо в одном из парижских кафе. По другой версии, вернувшись из Франции в Турцию, в последние годы жизни он от безысходности был вынужден зарабатывать себе на жизнь тем, с чего некогда начинал.
По прошествии стольких лет сложно сказать, насколько достоверны эти версии, но они совершенно реальны и доносят дух времени, когда неуёмные капиталы сочетались со столь же необузданными амбициями и предрассудками.
* * *
Не меньший интерес представляет архитектурное наследие Баку периода первого Нефтяного бума. В большинстве своём дореволюционные бакинские дома эклектичны по своему стилю. Это диктовалось эпохой, когда каждый нувориш пытался перещеголять другого, но в руках грамотных польских, а затем и местных зодчих эти амбициозные замыслы превращались в интересную и, как сейчас принято говорить, сайт-специфичную, то есть привязанную к месту архитектуру.
Бытует шутка, что собаки похожи на своих владельцев. В Баку на владельцев были похожи дома. Например, знаменитый дом Гаджинского у Девичьей Башни – полная мешанина стилей, совершенная эклектика, однако исполненная в лучших бакинских традициях сочной резьбы по камню. Вместе с тем элегантные очертания дворца как нельзя лучше перекликаются с аристократичным обликом его бывшего владельца Иса-бека Гаджинского, потомственного дворянина, успешного предпринимателя, видного общественного деятеля.
Или дом Митрофанова возле Ахундовского садика – эдакая цитадель, мощь, монолитность. И точно так же выглядит и Дмитрий Дмитриевич Митрофанов, ли пензенской, то ли астраханской мещанин, сколотивший состояние на волне Нефтяного бума в Баку – классический персонаж из «Приваловских миллионов». А гордая стать Муртузы Мухтарова читается в облике его псевдоготического Дворца Счастья.
* * *
Эти аналогии – сугубо личное наблюдение Вашего покорного слуги, отнюдь не претендующие на истину в последней инстанции. Однако когда я имел неосторожность поделиться ими с Александром Моисеевичем Городницким, талантливейшим поэтом, одним из основоположников жанра авторской песни, который посвятил нашему городу сборник стихов «Бакинскую тетрадь», у Городницкого родилось лирическое посвящение, которое так и называется – «Бакинские дома»:
Стою, куда не знаю деться,
В Баку, на утреннем ветру.
Дома похожи на владельцев
По облику и по нутру.
Кичась былой своей осанкой,
Они бредут через века.
Вот этот дом венецианский
Приплыл сюда издалека.
А этот, голову набычив,
Надежно в землю эту врос,
Как нувориш-нефтедобытчик,
Краеугольный, как утес…
* * *
Была и другая занимательная сторона бакинской истории начала XX века. Здесь на протяжении нескольких лет жил и «трудился» будущий «отец народов» – И.В.Сталин. Бакинский период биографии Иосифа Джугашвили, по определению британского исследователя Саймона Себага-Монтефионре, – это «гремучая смесь криминала и революции». С одной стороны, так назывемые «эксы» – экспроприации, а не деле попросту ограбления банков и рэкет нефтепромышленников, с другой же стороны, добытые таким образом средства шли на издание газеты «Искра», которая печаталась в трущобах Кубинки, а также использовались для финансирования всего революционного движения в России…
История пребывания Сталина в Баку – это отдельная тема для исследований. Взять хотя бы случай, когда на этого предводителя большевистского пролетариата местные нефтепромышленники, утомленные экспроприациями и похищениями, наслали киллера-гочи. Так ловкий Сталин ухитрился не просто избежать смерти, но и переубедить плохо понимающего по-русски гангстера! И тот ушел, уверенный, что убивать нужно других.
Баиловскую тюрьму, где в 39-й камере сидел Сталин, Саймон Себаг Монтифиоре уподобил будущей Советской империи в миниатюре: умение Кобы манипулировать как политическими заключёнными, так и отъявленным криминалом, отточенное в Баиловке, очень пригодилось впоследствии для управления огромной империей. Таким образом, старейшая бакинская тюрьма стала своеобразным университетом, выпестовавшим одного из крупнейших диктаторов прошлого столетия. А вот еще контраст: на месте, где находилась тюрьма в которой сидел «отец народов», сегодня располагается Площадь Флага – символ независимого Азербайджана и надежды на то, что феномен Сталина не повторится.
За годы экскурсий у меня возник своеобразный афоризм, если хотите, девиз:
За каждым камушком Баку вас встретит караван историй,
Но лишь печальный их финал им реквиемом мрачным вторит.
Хэппи-эндов нет. Практически ни одна из дореволюционный семейных историй, которые я рассказываю, не имеет благополучного финала. Причина простая: Советская власть, наложившая свой вердикт на историю всей страны. Так, на лестнице своего дворца совершает самоубийство видный инженер и промышленник Муртуза Мухтаров, а надгробие Шамси Асадуллаева, популярнейшего мецената, скорее всего стало ступенькой в Нагорном парке. И так далее…
* * *
У меня даже был период, когда я считал, что история «моего Баку» закончилась в 1920 году. До этого все было хорошо, а потом – плохо. Но это тоже был своеобразный чёрно-белый «совковый» подход. Потребовалось время и опыт, чтобы я раскрыл глаза шире. Да, в 1920-е годы жизнь в городе менялась радикально, порой трагично, но она продолжалась! Посмотрите: в 1924 году в Баку пошёл первый советский трамвай, а в 1926 году – первая во всём Союзе пригородная электричка, проводится городская канализация, осуществляется ряд серьёзных инфраструктурных проектов…
Кстати, тот же бакинский трамвай за 65 лет (1924-1989 гг.) перевез 5 миллиардов пассажиров, то есть почти население Земного шара! Сегодня мы мечтаем о его возрождении, и я очень надеюсь, что к его столетию, а, может, и раньше Баку получит новый, современный, стильный трамвай, который, как и новые автобусы или лондонские такси, ставшие в Баку «баклажанами», будет иметь специфичную местную окраску.
Прогуливаясь по Баку, я люблю ставить то или иное сооружение в исторический контекст. И тогда появляется очень интересный «фон». Так, в 1934 году по проекту Алексея Щусева (автора Казанского вокзала и Мавзолея Ленина в Москве) и Исидора Француза возводится отель «Интурист». И в том же году сносится католический костел Святой Марии, а по диагонали от него архитекторы Константин Сенчихин и М.Гусман возводят один из ярких образцов бакинского конструктивизма – здание общества «Динамо», за которым раскинется полноценный футбольный стадион. Спустя несколько лет снесут Биби-Эйбатскую мечеть и Александро-Невский собор, а вместе с тем в городе появятся первые джазовые бэнды. Словом, вырисовывается очень интересный и неоднозначный исторический антураж.
* * *
Любопытна история лютеранской кирхи на улице Телефонной (сегодня улица 28 Мая). Фактически ее спас… памятник Кирову. Это ведь был чисто советский принцип: сперва убрать человека, потом начать его возвеличивать. Киров проработал в Баку всего год. Но после его убийства в 1934 году началась массовая «кировизация» всего и вся, которая не обошла стороной и Азербайджан: проспекты имени Кирова, университет имени Кирова в Баку, даже древнюю Гянджу переименовали в Кировабад. А в 1938 году скульптор Пинхос Владимирович Сабсай начал работать над монументом Кирову. И благодаря этому в период, когда росчерком пера сносились храмы, кирха была сохранена. С ее высоким остекленным потолком, естественным освещением, лютеранская церковь оказалась идеальным местом для мастерской скульптора-монументалиста. Под ее сводами Сабсай и лепил без малого 10-метровую статую Кирова, которую, по воспоминаниям скульпторов, с большими трудностями выносили из церкви вперед ногами. Так, памятник убитому Кирову спас прекрасное произведение бакинской готической архитектуры. Переплетения истории…
У нас в Нагорном парке есть мемориал турецким солдатам, погибшим при освобождении в Баку в сентябре 1918 года. А неподалеку – мемориальная доска британским военным, погибшим в это же время. Они воевали друг с другом, но и те и другие с честью выполнили свой воинский долг и по прошествии стольких лет заслуживают уважительного отношения.
* * *
История Баку полна парадоксов и зачастую странных совпадений. Так, в 1938 году расстреляли первую азербайджанскую пианистку Хадиджу Гаибову и в этом же году первая азербайджанская оперная певица Шовкет Мамедова стала первой азербайджанкой – Народной артисткой СССР.
Вспоминая Шовкет Мамедову, я нередко привожу другую историческую параллель. Дочь тифлисского сапожника, она благодаря своему таланту смогла отправиться на учебу в Милан! Содействие в этом ей оказал всё тот же Гаджи Зейналабдин Тагиев, сын бакинского сапожника.
Однако 8 месяцев спустя финансирование по неизвестной причине прекратилось, и Шовкет с трудом нашла средства, чтобы вернуться в Баку. Здесь ей решил помочь молодой но уже заявивший о себе композитор Узеир Гаджибеков, устроивший 15-летней девушке бенефис, дабы собрать финансы для её дальнейшего обучения. Юная Шовкет оказалась первой певицей-мусульманкой, осмелившейся выйти на сцену, да еще в смелом европейском одеянии и с открытым лицом!.. Скандал разразился столь бурный, что организаторам было уже не до сбора средств. Гаджибеков с группой актёров наспех усадил перепуганную Шовкет в фаэтон, крикнув кучеру: «Гони так, чтобы искры из-под колес летели!»
Это случилось в Тагиевском театре 13 апреля 1912 года. А спустя ровно сто лет в Баку в возведённом за 8 месяцев грандиозном комплексе «Crystal Hall» проходит самый крупный песенный конкурс Европы «Евровидение»! Вот так в истории одной личности прослеживается эволюция социума, города, страны за целое столетие. Именно этому был посвящён документальный фильм «От Тагиевского театра до Хрустального дворца».
* * *
Не менее интересным является бакинский период Сергея Есенина, ведь именно здесь рождались его знаменитые «Персидские мотивы». В Баку Есенину благоволил тогдашний Секретарь ЦК и Главный редактор газеты «Бакинский рабочий» Пётр Иванович Чагин. С его братом советским дипкурьером Василием Ивановичем Болдовкиным, часто ездившим в Иран, у Есенина завязались очень тёплые дружеские отношения. На многочисленные просьбы поэта рассказать «ну какая же она, Персия», Болдовкин ответил предложением прогуляться по Бакинской Крепости, чей облик мало чем отличался от так привлекавшей Есенина Персии. Оставшийся на всю жизнь в Баку, В.И.Болдовкин незадолго до своей кончины в 1963 году опубликовал очерк о Есенине, в котором описан любопытный эпизод, произошедший на Бакинской набережной:
«Пробираясь к лодкам, на одной из них Сергей увидел ее название «Пушкин».
— Сядем в эту.
Подросток лет двенадцати-четырнадцати с улыбкой подал Сергею руку и с ребячьей удалью втянул его в лодку. Отшвартовав ее от других лодок, мальчик натянул парус, и лодку понесло по бухте. Мальчик не сводил с Сергея глаз, не то он был зачарован кудрявыми светлыми волосами Сергея, не то считал необходимым отвечать на улыбку Сергея своей улыбкой.
— Ну, а как тебя зовут? — спросил Сергей.
— Мамед.
— Ловко ты управляешь парусом, не боишься, что утонешь, ведь это же море.
— Нет, это не море, это бухта. Море там, за островом Нарген.
— А как ты назвал свою лодку?— Это не я назвал, это папа назвал. Ее зовут «Пушкин».
— Я прочел. А ты знаешь, кто был Пушкин?— Знаю. Пушкин был мусульманин.
— А что он делал?
— Он ничего не делал, он писал стихи, много-много хороших стихов писал. Он был настоящий писатель.
— Я тоже пишу стихи, много-много пишу стихов, таких же, как Пушкин… Хочешь, Мамед, я прочту тебе свои стихи?
— Почему не хочешь? Хочу. Я люблю русские стихи.
И в течение почти часа, катаясь по бухте, Сергей читал, упоительно читал. Были два слушателя у него — я и Мамед…
Мы подъезжали к бульвару.
— Ну, Мамед, хорошие мои стихи, такие же, как у Пушкина?
— Хорошие, только грустные. Но все же ты не Пушкин.»
Вечер был безнадёжно испорчен. Оставшуюся его часть друзья провели в ресторане «Поплавок», где Есенин напился пьян, а по дороге обратно вдруг остановился и, повернувшись к своему спутнику, совершено трезво, как на духу, произнёс:
– А Мамед прав, я ещё не Пушкин, Вася.
Вот так устами мальчика Мамеда на Бакинской набережной глаголала Истина.
У Есенина вообще было немало приключений в Баку. Здесь он познакомился с прославленным азербайджанским поэтом Алиагой Вахидом. Встреча произошла в чайхане, куда Есенин любил наведываться, слушать мугам, погружаться в его трансовую ауру. Когда Есенин попросил счёт, ему сказали, что его счёт оплачен.
– Кто? Я здесь никого не знаю! – удивился Есенин.
– В дальнем углу сидит человек, он говорит, вы поэт, он тоже поэт, вот он и заплатил.
Есенин подсел к Вахиду и между ними завязался интересный разговор:
– О чем пишешь? – спросил Есенин.
– О чем может писать поэт на Востоке? – ответил Вахид, – О жизни, о смерти, о любви…
Кончено же, очень интересно рассказывать эти истории гостям, туристам, особенно тем, с кем нас объединяют десятилетия общей истории. Однако моей целевой аудиторией остаются бакинцы. Иностранцы приедут и уедут, а вот открыть город для его жителей – это совершенно другой драйв. К примеру, часто ли мы обращаем внимание на дату «1870» на фасаде здания Городской исполнительной власти? На первый взгляд, может сложиться мнение, что это дата постройки здания, однако в действительности это год принятии Городского положения в пореформенной России. А в искусных розетках над окнами второго этажа этого же сооружения можно «прочитать» сферы деятельности городской мэрии: образование, медицина, инженерные работы и т.п.
* * *
А если зайти во дворик 132-й школы и взглянуть на чудом сохранившуюся в советское время мемориальную доску с надписью «Зданiе сiе было возведено на средства Действительного Статского Советника Г.З.А.Тагiева в память о 300-летiи Дома Романовыхъ», или живописные фески в подъезде кулибековско-мамедовского на улице Алигейдара Гараева, 4, и дворик с глициниями – не здорово ли?! И вот так, казалось бы, совершенно знакомый город начинает раскрываться с новых сторон. Бакинцы – это та аудитория, которая всегда рядом и которая ставит гораздо более высокую планку. Вместе с тем, это и самая благодарная аудитория.
Напротив Экономического университета есть вход в бывший сараджевский дом, буквально увешанный мемориальными табличками в память о государственных деятелях – Дадаше Буньятзаде, Таги Шахбази и других. А год смерти у всех один – 1937-й… Этим наблюдением со мной поделился Александр Евгеньевич Войскунский, известный российский психолог, сын писателя Евгения Войскунского, чей юбилей недавно отмечался нашим Союзом Писателей. И Евгений Львович, и Александр Евгеньевич бакинцы по происхождению, живут в Москве, но их «бакинство» неизменно дает о себе знать.
* * *
Целая прослойка московской культурной элиты имеет бакинские корни. Например, легендарный Виталий Яковлевич Вульф, ныне, увы, покойный…
Любопытно, что семья Вульфов до революции жила в Екатеринославе (Днепропетровск), откуда пришлось бежать в гражданскую войну. Они планировали через Азербайджан иммигрировать из СССР. Но оказавшись в Баку, задержались тут на всю жизнь. Здесь и родился Виталий Вульф – искусствовед, театровед, киновед, телеведущий. Его воспоминания о городе его детства и юности полны теплоты и мягкого юмора. Окончив юрфак, он был принят в бакинскую адвокатуру и пользовался огромной популярностью у судей, особенно женщин, благодаря чему мог решать дела, за которые не брались другие адвокаты.
* * *
Я продолжаю собирать историю в человеческих судьбах… Порой бакинские истории находят меня даже в Канаде. Так, в Торонто я повстречал замечательную супружескую чету Октая Гуламовича и Эсмиру ханум Асадовых. Родителей Октая Гуламовича соединила война, но разлучил мир. Врачи Гулам Азизович Асадов и Мария Моисеевна Левентон познакомились на военном госпитале. В военное лихолетье такие пары складывались нередко. В 1944 году у Марии Моисеевны родилась дочь, она демобилизовалась и вернулась в только что освобожденный родной Харьков. Гулам Азизович военврачём дошел до Берлина. Вскоре после войны, в 1946 году, в Харькове у супругов родился сын – тот самый Октай Гуламович.
Желая перевезти семью в более хлебный и не разорённый войной Баку, Гулам Азизович уезжает на родину, чтобы подготовить всё к будущему переезду. Однако обратно в Харьков он уже не вернётся. Среда не выпустила его, и в родном селении Бузовна он женится на женщине, от которой не будет детей. Мария Моисеевна ждала его долгие годы.
Однажды, когда Гулам Азизович возвращался с женой поездом через Харьков, Мария Моисеевна, узнав через его брата о времени прибытия состава, пришла на вокзал и привела детей, уже подросших, в пионерских галстуках. И вторая жена Асадова – бакинка – буквально заставила мужа выйти из вагона и признать детей. Вот какая женщина! После этого дети стали часто приезжать в Баку, где их всегда ожидал тёплый приём, а на племяннице второй жены Гулама Азизовича впоследствии женится его сын. Когда Гулам Азизович скончался в нале 1980-х, на смертном одре рядом сидели обе его жены…
Ну чем не фильм?! И название напрашивается само собой – «Гулам да Марья». Вот только жаль, что уже нет Октая Гуламовича, поведавшего мне всю эту историю. Царствие ему небесное. Аллах рехмет елесин…
* * *
Мечтаю о том дне, когда я смогу так же, как в своё время мои дед и прадед, плавать в Бакинской бухте. Для этого бухта должна стать зоной нулевого сброса, и экологический баланс постепенно восстановится. На первый взгляд, это может показаться невыполнимой задачей, но если серьезно, то всё вполне осуществимо. Так, какие-то 8-10 лет назад мало кто мог представить, что Приморский Бульвар увеличится в три раза и растянется от Черного Города до 20-го Участка, что нефтяные площади Биби-Эйбата будут рекультивированы… К счастью, как показывает практика последних лет, если у нас берутся за что-то на государственном уровне, то доводят это до конца. Сегодня всерьёз говорят о развитии туризма, о создании мощного туристического хаба. Это значит, что рано или поздно все побережье должно быть очищено.
Современный Баку – достойный наследник архитектуры прошлого. Чего только стоит потрясающее здание Центра Гейдара Алиева, созданное Захой Хадид!.. В процессе своего строительства те же Башни огня не вызывали у меня сколько-нибудь положительной реакции, однако по завершении строительства они заняли своё место в городском ландшафте. Нечто подобное было с Эйфелевой башней, которую парижане поначалу отторгали, а сегодня это символ Парижа. Я часто ловлю себя на мысли о том, что приезжая в город в ночное время, я сразу же ищу глазами огни «Flame Towers». Их сияние для меня означает, что город живёт своей жизнью и «в Багдаде все спокойно».
Фуад Ахундов – выпускник факультета востоковедения Бакинского Государственного университета. Работал учителем, переводчиком-синхронистом, инспектором Национального бюро Интерпола в Азербайджане. Подполковник полиции в отставке. Получил степень магистра в области государственного управления в Гарвардском университете, изучал архитектуру в Массачусетском Технологическом Университете, имеет степень магистра в области образования Университета Торонто. Исследователь истории Баку, автор многочисленных публикаций, фильмов и телепрограммы «Бакинские тайны», популярный гид. В настоящее время живет в Торонто, но работает и реализует себя по-прежнему в Баку.Специально для журнала «Баку», 2018 год