В Баку я впервые увидел кино. В Баку я впервые увидел, как снимают кино. Наконец, в Баку я сам снял не один десяток полнометражных художественных фильмов… Приходилось снимать и в Москве, и в Санкт-Петербурге, и в Стамбуле, и в Лондоне, но с вдохновением, которое мне давал родной город, ничто не сравнится!
Я по рождению – «крепостной». И папа мой был «крепостной», и мама. В Баку это весьма почетное звание, так здесь всегда называли жителей Старого города – бакинской Крепости.
Мой дед приехал в Баку из Ленкорани еще в 1900 году. Он благодаря образованности, знанию языков и каллиграфическому почерку, устроился «мирзой» (клерком) в Бакинскую Городскую Думу и чуть погодя купил в Старом городе на улице Тверской двухэтажный дом. Там наша семья и жила аж до 1957 года.
Крепость – это уникальное место. И как я её знаю, мало кто знает её, особенно сейчас. Я знаю там каждый камень, ведь мы еще мальчишками разведали каждый уголок Старого города. Мы целыми днями носились по его улочкам, забирались на немногочисленные деревья, играли в популярные игры того времени: в «альчики» (похоже на русские «бабки»), в «наккули» (что-то вроде «чижика», но с другой системой начисления очков), в «энзели» или «отмерной» (своеобразная чехарда)… Катались под уклон на «санках». Конечно, снег в Баку был большой редкостью и наши «санки» были на роликах из шарикоподшипников – самодельные такие самокаты.
Холодильников тогда не было и продукты мы хранили в ледниках – шкафах, куда раз в два-три дня закладывались цельные плиты льда, покупаемые у уличных торговцев-ледоносов.
А жарким летом многие «крепостные» спали на плоских крышах своих домов. Мы тоже – отец, я и трое моих братьев — укладывались на остывшей после солнцепека крыше, где мама заботливо стелила специальные циновки и одеяла. Папа дожидался, чтобы все улеглось, укрывался одеялом с головой и принимался крутить небольшой радиоприемник – ловил турецкое радио, в надежде получить какую-нибудь информацию, альтернативную той, что поступала нам со страниц газеты «Правда».
– Ох, Азиз-ага, – вздыхала с нижнего этажа мама, – доиграешься ты со своим приемником, ох, донесет кто-нибудь, нас всех арестуют.
– Ничего-ничего, – отмахивался отец. – Не донесут.
И действительно обошлось. Видно, вокруг нас жили порядочные люди. Крепость вообще была средоточием колоритных личностей. И отца – профессора-востоковеда – там уважали. Помню, он шел по улице, в сером макинтоше, в шляпе, и все с ним почтительно здоровались.
Неподалеку от нашего дома на углу находилась керосиновая лавка, где даже летом было очень прохладно, а у продавца было необычно серого цвета лицо, наверно, от паров керосина. А чуть дальше был продуктовый «Магазинчик Зивяра», прозванный так в честь толстого завмага. Туда меня мама однажды отправила за первой в моей жизни покупкой, дав три рубля и поручив приобрести какие-то продукты. Я вернулся ни с чем:
– Мама, эти продукты стоят 2 рубля 40 копеек, а у меня не было таких денег. У меня было всего три рубля!
Мама весело рассмеялась и объяснила, что такое сдача.
* * *
Много лет спустя в Крепости я снял большой эпизод художественного фильма «Другая жизнь». Там Александр Калягин в роли профессора Рзаева не может найти в Старом городе дом своего детства, заблудился так же, как в жизни заблудилась его душа. У нас было мало времени и я за два дня до съемки прошелся по местам своего детства и четко расписал график перемещения камеры от сцены к сцене, сообразуясь с положением солнца. И мы успели снять весь эпизод за один день. Благо, что в Крепости негде устанавливать рельсы, тележку или кран, и я все снимал с рук, 18-килограммовой камерой Arriflex. Результат понравился и режиссеру Оджагову и актеру Калягину.
Вообще в Старом городе довелость поработать немало… Да что говорить, в Крепости я когда-то впервые увидел, как снимается кино! Это был 1956 год, это был классический фильм «Не та, так эта» по одноименной оперетте Узеира Гаджибекова. Съемочная площадка была оцеплена, но я-то знал в родных кварталах все лазейки и наблюдал, как играет роль Рустам-бека знаменитый Агасадых Герайбейли. А оператором фильма был Алисаттар Атакишиев, с которым мы познакомились уже на киностудии, когда я вернулся из ВГИКа. Последний раз мы встретились с этим классиком азербайджанского кинематографа в московском Доме кино, за два месяца до его кончины.
– Снимаешь кино? – спросил меня Алисаттар Атакишиев своим низким, хрипловатым голосом.
– Снимаю, Алисаттар-муаллим.
– Ну снимай, снимай, – произнес он и положил мне руку на голову, словно благословив.
Но запомнился Атакишиев мне не престарелым ветераном, а молодым, энергичным стилягой, одетым в 1956 году в самые шикарные брюки эпохи – дудочки бутылочно-зеленого цвета («Бутулка шалвар»!) с разрезами внизу – таким, каким я увидел его за камерой на съемках музыкальной комедии «Не та, так эта».
* * *
Да, немало классиков встретилось мне на пути. Но одна из самых забавных историй связана с классиком, с которым, мне встретиться, увы, не довелось. Она произошла даже не со мной.
Мой брат в школьные годы был изрядным озорником. Все время что-то вытворял и педагоги постоянно ждали от него какой-нибудь каверзы. И вот однажды на уроке литературы, когда учительница сказала: «Дети, сегодня мы начинаем изучение творчества великого русского писателя Антона Павловича Чехова», он небрежно заявил на весь класс: «Это мой родственник!» И все с удовольствием захихикали.
Разумеется, учительница такого стерпеть не могла и вызвала в школу нашу маму. А мама подтвердила, что, да, действительно, ее родной дядя – Беюкага Талыблы учился до революции в Санкт-Петербургском Технологическом институте и познакомился с племянницей А.П.Чехова Натальей Михайловной Чеховой. Они поженились и в итоге переехали в Баку.
Вот такая история. Правда, судьба маминого дяди – моего двоюродного деда – трагична. Он был незаурядным человеком, писал рассказы, работал в Москве в Народном Комиссариате иностранных дел. В Баку стал Народным Комиссаром просвещения, потом стал Народным Комиссаром юстиции, после был назначен главным прокурором Азербайджана, и в 1937 году был расстрелян как враг народа. А Наталья Михайловна пережила ссылку, пережила Великую Отечественную, вернулась в Баку и дождалась посмертной реабилитации мужа… Мальчиком мне довелось с ней встречаться. Жаль, не догадался расспросить об Антоне Павловиче. Зато она рассказала мне, как у Финляндского вокзала в Петрограде слушала Ленина, взобравшегося на броневик.
* * *
Я всегда мечтал работать в кино, а следовательно – мечтал непременно поступить во ВГИК – во Всесоюзный государственный институт кинематографии. Однако сразу туда не принимали, был необходим трудовой стаж и я, чтобы не терять времени поступил в бакинский Политех на вечернее отделение, а днем устроился работать фотографом в лабораторию при Азнефти. И благодаря этой службе я регулярно бывал на Нефтяных Камнях. Да-да, на тех самых Нефтяных Камнях, которые значатся в Книге рекордов Гиннеса, как старейшая морская нефтяная платформа и находятся в 42 километрах от Баку.
Нефтяные Камни – потрясающее место – настоящий город, выстроенный посреди моря: с многоэтажными домами, улицами, садами и даже футбольными площадками. Выполняя задания руководства и фотографируя, например, какой-нибудь новый подъемный кран, я немало снимал и для себя, сегодня сказали бы – для «портфолио». Накопив достаточно снимков, я отправил их на творческий конкурс во ВГИК: пан или пропал!.. И они… понравились! Меня вызвали в Москву.
В шоке были все. В шоке был ректорат Политеха, куда я внезапно пришел забирать документы. В шоке был мой отец, который прочил меня в востоковеды. Но мама мне сказала: «Сынок, иди за своей мечтой» и вручила 300 рублей.
Я приехал в Москву, сдал шесть экзаменов, ответил на хитрые вопросы Александра Гальперина, выдающегося кинооператора и педагога, автора знаменитого фильма «Трактористы» и кстати, бакинца. Выслушав мои рассуждения о барбизонской школе живописи, об архитектуре раннего возрождения, Александр Владимирович, лукаво прищурившись, задал единственный вопрос о кино:
– Скажите, Мамедов, какой фильм, снятый у вас в Азербайджане, как бы навеян картиной «Под небом Сицилии» Пьетро Джерми?
– Ну, разумеется, «В этом южном городе»!
– А почему?
– Художники покрасили в белый цвет домики в нашем Старом городе, и для контраста одели всех героев в черное – чем не Сицилия? А еще оператор воспользовался специальными фильтрами, чтобы оттенить небо…
После этого Гальперин мне сказал:
– Можете идти, дорогой коллега.
Так я поступил во ВГИК.
Оператором фильма «В этом южном городе» был Расим Оджагов, который впоследствии стал режиссером, и я с ним снял четыре полнометражные картины. Вот ведь как все переплетается в этой жизни…
По окончании кинематографического института я вернулся в Баку, где меня уже ждали на киностудии «Азербайджанфильм» и зачислили на работу приказом от 2 августа 1976 года. Сейчас 2 августа – праздник, День азербайджанского кино. Но это, конечно, совпадение.
* * *
Баку – благодатный объект для киносъемки. Здесь снято немало фильмов как азербайджанских, так и зарубежных. Одни из самых, на мой взгляд, замечательных фильмов, где Баку стал не просто площадкой, но и персонажем – фильмы Арифа Бабаева «Последняя ночь детства» (оператор Заур Магеррамов) и «День прошел», где оператору Расиму Исмайлову прекрасно удалось передать поэтику Баку, на фоне которой развиваются отношения главных героев в исполнении Гасана Мамедова и Лейлы Шихлинской. Тогда, в 1971 году, только появились объективы с переменным фокусом и многие операторы стали усиленно использовать трансфокацию – радовались, что можно поворотом объектива приблизить объект или отдалить. Но Расим Исмайлов применял этот новый прием чрезвычайно деликатно и исключительно уместно.
Снять красиво город – не может быть самоцелью. Это должно быть ощущением режиссера и оператора, в кадре должна чувствоваться любовь к этой натуре – городским крышам, улицам, переулкам… Ариф Бабаев был коренной бакинец, влюбленный в свой город, потому-то у него такие искренние городские сцены.
* * *
Мы тоже на улицах города снимали нередко. Для этого, как правило, устанавливали милицейское оцепление, чтобы зеваки не лезли в кадр. Но Расим Оджагов недолюбливал это дело и предпочитал по возможности съемки скрытой камерой. Но не всегда же ее скроешь. И тогда мы применяли прием «ложной площадки», как, например, в комедии «День рождения» в сцене на рынке. Мы направляли камеру (я был вторым оператором) в некое «важное» место и якобы что-то снимал, туда же устремлялись взоры толпы. А потом, по команде режиссера, резко разворачивались и принимались снимать в совершенно другом направлении, где уже ждал актер. Получалось весьма ловко!
Проходили съемки и в пригородах. В поселке Бинагади, среди нефтяных промыслов, мы снимали детское приключенческое кино «Рыцари Черного озера», действие которого происходило в 1905 году. Там был такой нефтепромышленник Фаттахов, которого играл великолепный Гаджи Мурад Ягизаров, разъезжал в персональном фаэтоне. Для обогащения кадра я попросил художника-постановщика написать на здоровенных нефтяных чанах, что сохранились на промыслах с незапамятных времен, крупными буквами фамилию «владельца»: «Фаттаховъ». Написали, отфактурили, надпись стала похожа на старинную. Сняли все сцены и уехали.
Спустя несколько лет я как-то проезжал мимо и у нас испортилась машина. Пока водитель ковырялся в моторе, я вышел на дорогу и вдруг заметил ту самую надпись. Неподалеку на камешке сидел какой-то дедушка, должно быть, из местных.
Я поздоровался и спросил:
– Скажи, отец, а кто такой этот Фаттахов?
– О! – воскликнул дед. – Это же был тут такой нефтяной король, Фаттахов! Очень богатый человек! Ему здесь все принадлежало! Я еще мальчишкой был, помню…
Так появляются мифы. Мне, правда, немного неловко стало перед стариком за розыгрыш. Но и разочаровывать его мне тоже не хотелось.
* * *
…Давным-давно, в 1952 году, я ходил в детский сад, вместе с моим младшим братом Сананом. Садик находился недалеко от бульвара и Старого города. Вечером за нами обычно приходила мама. Но однажды пришли оба родителя. Папа почему-то очень торопился и даже принялся помогать маме одевать меня и брата. Вчетвером мы выбежали наружу, где, как сейчас помню, шел сильный дождь, и побежали по улице Зевина.
Мы прибежали в кинотеатр! Чуточку опоздали, и служители с фонариками проводили нас на наши места. Я сел на колени к отцу, Санан – на колени к матери. И мы все вместе, во все глаза смотрели самый потрясающий фильм – «Тарзан» с Джонни Вайсмюллером! Санан в какой-то момент даже заплакал от криков с экрана, а на меня фильм произвел неизгладимое впечатление! Ведь это было первое кино в моей жизни!
Наверно, с тех пор я и заболел этим «самым важным из всех искусств». Навсегда.
Кенан Мамедов
Известный кинооператор, автор фильмов, ставших классикой азербайджанского кинематографа – «Гачаг Наби», «Другая жизнь», «Контакт», «Семь дней после убийства», «Тахмина» и других, Заслуженный деятель искусств, лауреат Государственной премии, а также единственный в Азербайджане член Европейской Киноакадемии (European Film Academy, EFA)Рисунки: Виктория Антолини
Специально для журнала «Баку», 2017 год