Не бояться начальства, уважать подчиненных, быть преданным своей работе и презирать слово «невозможно» – вот принципы, по которым прошла трудовая биография Владимира Сейфуллаевича Шахвердиева – настоящего бакинца.
…Я родился в 1935 году и помню очень хорошо трудное военное время. Мой отец – он был нефтяником сразу ушел на фронт. И мама растила меня и двух сестренок одна. Непросто было, голодно было. На ребенка выдавали по триста граммов хлеба в день. И больше ничего. Ни мяса, ни масла… На рынке изголодавшиеся сорванцы порой хватали из мешка картофелину и пускались наутек. Продавцы-колхозники, разумеется, кричали им вслед, крыли на чем свет стоит, но в погоню не бросались – понимали, что дети на это идут не от хорошей жизни, жалели.
А жили мы дружно. И людей делили не по национальности, а по тому, хороший он человек или не очень. Во всяком случае во дворе нам, мальчишкам, было всегда ясно: с кем стоит водиться, а кто пацан так себе…
Да, я слышал, что в те времена было много доносов… Но у нас ничего подобного не было. Простые люди помогали друг другу, поддерживали друг друга. И если кому-то, к примеру, удавалось где-то не вполне законно раздобыть мешочек муки, об этом даже соседи, работавшие в КГБ, не сообщали никому. <Провинившийся перед Советской властью сосед Али десять лет скрывался от милиции. И никто его не сдал. А его жена из года в год упорно говорила участковому, что понятия не имеет, где находится супруг. При этом за десять лет родила от мужа двух сыновей…>
Пока отец был на фронте, учился я плохо, и после первого класса у меня была переэкзаменовка почти по всем предметам. Зато мы очень много играли в футбол. Даже когда маленький резиновый мячик не выдерживал нашего напора и рвался, мы продолжали гонять его по двору.
Ребята постарше играли в «джай» – при помощи альчиков. Сейчас дети и не знают, что это такое, а в наши времена альчики – коленные суставы овец – были лакомой забавой. Их подбрасывали и по тому, как выпали альчики, судили – выиграл ты или проиграл.
Отец вернулся, к счастью, живой и здоровый. И наши дела пошли на поправку, я исправил все свои двойки. Папа устроился на работу водителем. Стал нередко брать меня в поездки. Как-то раз мы с ним ехали на нефтяные месторождения у посёлка Яшма. Дорога пролегала мимо виноградников и инжировых садов. Гигантские были сады и ехали мы мимо них очень долго.
Я, ребенок из голодного военного времени, попросил отца:
– Пап, останови, я винограду сорву.
Отец строго сказал:
– Нельзя, это чужое. Как можно брать чужое, даже если никто не видит?
Спустя километр мы увидели сторожку-навес, где сидел старый-престарый дед-охранник. Отец обратился к нему, не дашь ли, аксакал, ребенку винограда полакомиться?
Старик поглядел на нас. Он понимал, что этот шофер со своим мальчишкой могли бы давно хоть ящик винограда в машину загрузить, а ведь доехали, спросили.
– Дай фуражку, – сказал мне сторож. Взял её и куда-то ушёл.
– Странно, – подумал я. – Вокруг же везде виноград, зачем ему надо было куда-то идти?
Но старик вернулся, и в моей фуражке лежала здоровенная кисть янтарного, сочного винограда, которая весила, пожалуй, не меньше трех килограммов. Это был самый вкусный виноград, который я пробовал в жизни…
Баку 50-х был для меня и моих сверстников городом танцев. В школе нас учили мазурке и полонезу, но сами мы предпочитали куда более современные танцы – танго, фокстрот, линду и вальс-бостон. Среди моих одноклассников было немало второгодников, которые изрядно засиделись в школе и по сравнению с моими ровесниками были уже вполне взрослыми ребятами – они курили, они встречались с девушками, ходили на танцы в парк. А нас этим танцам они учили на переменах.
И когда я поступил в Институт нефти и химии, я уже был неплохим танцором. Каждый из шести факультетов раз в год мог официально проводить танцевальный вечер, но мы еще и по домам устраивали вечеринки – плясали под патефон до изнеможения.
Я закончил институт в 1957 году, работал три года в Сибири. В 1960 году я вернулся в Баку и начал работать непосредственно на предприятиях нефтепрома. В Азербайджане тогда была самая передовая нефтяная промышленность, которая обеспечивала проектами и разработками всю страну. Пять лет в ГипроАзНефти я проектировал нефтеперерабатывающие заводы для всего Союза, для Индии, для Румынии…
Потом я перешел в институт при Министерстве монтажных и специальных строительных работ. Там мы строили объекты не только нефтяные, но и самые разные. Например, ставили на республиканском стадионе осветительные вышки, строили в Нагорном парке самый большой в Европе ресторан – «Гюлистан»…
Памятник Нариману Нариманову работы Джалала Каръягды в 1972 году тоже мы устанавливали. С этим была связана курьезная история. Гигантская бронзовая статуя была изготовлена в Москве и состояла из двух частей – верхней и нижней. Процесс установки мемориала курировал лично мэр Баку Алиш Лемберанский… Он спросил, нельзя ли собрать статую внизу, а затем уже поставить ее?
– Нет, нельзя. – ответили мы. – Здесь очень трудный грунт. Мы сперва поставим нижнюю часть памятника, а затем установим на нее вторую половину.
– А как вы собираетесь поднимать верхнюю часть? – поинтересовался Лемберанский.
– Будем стропить статую за шею и за плечи.
– Что?! Вы хотите принародно подвесить за шею Нариманова? Вы отдаете себе отчет, какой это человек?!!
В результате вся процедура состоялась поздней-препоздней ночью. Так было труднее, но что поделать, с трудностями нам приходилось сталкиваться регулярно.
По образованию я энергетик. Но за свою жизнь я менял профессию несколько раз: был инженером-теплотехником, потом проектировщиком, после пошел на специальные строительные работы. Когда в новую профессию погружаешься с головой, много ездишь, встречаешься с новыми людьми, то очень быстро и взрослеешь, и приобретаешь уникальный опыт. И со временем приучаешься находить решение любой, даже самой невероятной, технической задаче.
Последние десять лет моей трудовой деятельности прошли в тресте Каспморбурстрой, который сооружал нефтяные платформы в море. В 1980 году, помните, из-за ввода советских войск в Афганистан, многие западные страны стали бойкотировать СССР. Нефтяникам тоже пришлось из-за этого нелегко. Например, вопреки договоренностям, ФРГ не поставила нам специальный кран для установки гигантских платформ. В тресте состоялось этакое «кризисное» заседание: как быть? что делать? Москва требует результат, а мы простаиваем. И тогда я, руководитель одной из групп, попросил слова.
– Да что ты можешь предложить? – поморщилось большое начальство.
– Я месяц работал над этой задачей. И думаю, что мы справимся при помощи той техники, которая у нас уже есть. Не верите, позвоните в Азнефтьхиммонтаж, спросите, на что мы способны.
Позвонили, проверили. И на следующий день меня назначили главным инженером проекта – ГИПом. И мы первыми в Союзе освоили глубину моря 100 метров и научились строить буровые на такой глубине. Представляете, что такое поставить в море платформу высотой с 33-этажный дом? Мы поставили таких четыре! А уж сколько выстроили буровых на меньших глубинах – и не сосчитать!.. Из Москвы к нам приезжали перенимать опыт, чтобы строить морские буровые на севере, в Черном море…
Не обходилось и без чрезвычайных ситуаций. Ведь как устанавливается в море платформы? Сперва ставится опорный блок, похожий на исполинскую табуретку. Его «ноги» – это широченные трубы. Для закрепления на грунте внутрь каждой «ноги» вставляется другая труба – меньшего диаметра, внутрь нее – еще одна, а затем все заливается цементом. Обеспечивается прочность, позволяющая платформе стоять хоть сто лет. Но однажды, прежде чем мы укрепили «ноги» нового блока, у нас по распоряжению московского руководства отняли судно-кран и срочно отправили его в Астрахань. Когда вернулись через месяц – блока нет: случился шторм, блок рухнул. Более того, там было такое течение, что 2500-тонный блок отнесло на несколько сот метров в сторону! Его после обнаружили с немалым трудом. Нашли, обозначили на лоциях координаты. И списали, конечно. К счастью, нашей вины во всем этом не было.
Шторм на Каспии – это страшно. Примерно раз-два в году ветер в 30-35 м/с поднимает такую волну, что не дай бог! Как-то раз мы на нашем крановом судне возвращались с месторождения в Баку. И ночью, на подходе к острову Наргин, нас застал в море невероятный шторм – метров 38! Капитан несколько часов с ним боролся, затем, чтобы хоть чуть-чуть передохнуть, передал управление штурману. Тот, видимо, был не достаточно опытный и нечаянно развернул судно боком к волне. Судно так легло на борт, что я слетел с койки вниз! Крановое-то судно своеобразное – у него центр тяжести из-за подъемного оборудования смещен кверху, поэтому ему перевернуться гораздо проще. Капитан вернулся на мостик, используя все богатство русской речи, сказал, что думает о штурмане, начал выравнивать курс… Но судно ко всему прочему дало течь. К счастью, в Баку тогда были превосходные спасатели. С Зыха к нам выслали два буксировщика. Один из них взял нас на буксир, а другой, ходя кругами, принялся выравнивать волну.
О! Нефтяной флот Азербайджана был самый сильный в мире! Помнится, даже заграничные специалисты приезжали и удивлялись: «А это что за судно?! А это что за оборудование?!»
Нелегкая это была работа. Бывало, во время установки блоков в море я по три ночи не спал. Рабочие-то менялись, а прорабы – нет. Но выдерживал, молодой был. В молодости все нипочем – ветер, холод, соленые брызги, бессонница… Вот и боролись за новые буровые день и ночь – чтобы успеть в срок, чтобы не подвести ни страну, ни, в первую очередь, своих товарищей.
Да, важно очень, что вокруг всегда были хорошие люди. Работа… она сплачивает. Когда люди занимаются делом, им уже ни до склок, ни до интриг. Море, нефть закаляют характер, закаляют коллектив, образуется этакое братство, где все друг друга понимают с полуслова. К тому же когда ты относишься к людям хорошо, даже если они тебя почему-то недолюбливают, то по третьему закону Ньютона, они будут относиться к тебе так же хорошо. А у дружной команды профессионалов всегда все получается, просто не может не получаться. Мне есть чем гордиться. Когда Брежнев в Баку увидел, как работают на море наши нефтяники, он сказал «Труд нефтяников Каспия – больше чем героизм». На примере моих товарищей, я в этом убеждался не раз.
А еще в этом сумасшедшем ритме я успевал ловить рыбу! Сейчас на буровых это запрещается, а тогда было можно. Ох, сколько же каспийского залома вытащил я на удочку и на спиннинг! Возвращался с вахты и… снова на рыбалку. Я ж заядлый рыболов! Однажды 10-килограммовую севрюгу вытащил у поселка Бильгя. А каких здоровенных сомов в Куре брали! Ого-го!.. Знаете… Наверно, я потому и дожил до 81 года, что всю жизнь работал и рыбу ловил…
ШАХВЕРДИЕВ ВЛАДИМИР СЕЙФУЛЛАЕВИЧ
Родился в Баку, в 1935 году. Закончил Азербайджанский Государственный Институт Нефти и Химии имени Азизбекова. Ветеран труда. Работал в Новосибирске, в Баку. В качестве главного инженера проекта возглавлял разработку проектов производства работ по строительству многочисленных морских сооружений и объектов нефтехимии.
Специально для журнала «Баку»
2016 год