Бакинец – не всегда тот, кто родился в Баку. Более того, не каждого родившегося в Баку можно назвать настоящим бакинцем. Это все-таки состояние души – души, влюбленной в прекрасный город у Каспийского моря.
Первое воспоминание о Баку – драка.
1977 год, на Приморском бульваре, возле парашютной вышки, я обнаружил настоящее чудо техники – педальные автомобильчики, которые раньше видел лишь по телевизору. Мне приглянулась красная машинка, но она понравилась и другому мальчику. Вот и мы и схватились. Мне было пять лет.
Сам я родился и вырос в прекрасном городе на юге Азербайджана – в Джалилабаде. По провинциальным понятиям, детей в нашей семье было мало – всего пятеро: три мальчика и две девочки. Но все равно каждому к началу учебного года нужны были школьная форма, красивые сандалеты, портфель, карандаши, тетрадки. И за всем этим добром мы почти ежегодно ездили в Баку. В конце августа папа отвозил нас к нашей тёте Асли, которая в племянниках просто души не чаяла, а ее муж вообще так радовался нашему приезду, что при встрече не мог сдержать слез, хотя по жизни был достаточно суровым человеком. Дядя и тетя работали на нефтезаправочной станции, но все свои выходные, а порой и дополнительный отгул посвящали нам. Мы же наслаждались столицей в полную мощь: кино, мороженое, парки!..
Так что самая ранняя ассоциация с Баку – лето, август!
А еще запах моря! В нашей-то местности моря не было и поэтому это сочетание ароматов морской воды, нефти стало для меня одним из образов большого города. Мы только подъезжали к нему, еще достаточно далеко были от столицы, но доносимый ветром морской запах говорил мне – Баку рядом. А когда из-за холма показывался кончик телевизионной башни, я уже чувствовал себя в городе.
* * *
Следующая ассоциация – театр!
Нет, школьником я в Баку в театр так и не попал. Но бакинский театр сам нередко приезжал в Джалилабад.
У нас был отличный Дом культуры, оборудованный по последнему слову театральной техники той поры: штангетное хозяйство, микшерные прожектора, большая сцена. Гастроли Азербайджанского государственного академического национального драматического театра порой длились неделю! Приезжали не с легким выездным комплектом декораций, а с настоящими, огромными декорациями.
С каким восторгом я, юный актер джалилабадского любительского театра, смотрел на игру наших корифеев: Фуада Поладова, Мелика Дадашева, Амалии Панаховой, Яшара Нури, Сиявуша Аслана, Заргнигяр Атакишиевой – и из зала, и из-за кулис! А с каким трепетом мы прикасались к реквизиту великих! О том, чтобы заговорить с мэтрами, и речи быть не могло, смелости хватало лишь на заикающуюся просьбу об автографе. Мог ли я подумать, что когда-то буду играть с ними в одних спектаклях, сниматься в одних фильмах?!
С джалилибадских подмостков началась и моя дорога на большую бакинскую сцену. В 1980-е годы район возглавлял первый секретарь Ибрагим Курбанов – истовый театрал. Он требовал от нашего самодеятельного театра премьеру каждый месяц и обязательно приходил на первое представление. У него было постоянное третье место в первом ряду. И посмел бы кто из публики досрочно покинуть зал! Курбанов даже подарил нам автобус, чтобы мы ездили со спектаклями по сёлам. В нашем народном театре играли сотрудники дома культуры: методист, гармонист, певица, сам режиссер и уборщица. И три старшеклассника, вроде меня. Я отдавался театру с такой страстью, что был готов ради спектакля нанести урон собственному домашнему хозяйству. Помню, отец заказал для ремонта дома 30 листов фанеры. Я стащил три листа для декораций, а потом слышал, как папа с мастером спорят, кто виноват, что на ремонт не хватило этой самой фанеры. Утащил и старинную радиолу. Во время спектакля отец увидел ее на сцене: «Это не наша ли?» – спросил он меня. «Не-ет, не на-аша», – сказал я, пряча глаза.
Словом, после окончания школы у меня и раздумий не было: пойду учиться на актера! Приехал в Баку и поступил в Институт искусств!
Мы с моим одноклассником-однокурсником Фамилем некоторое время снимали комнату, затем он переехал к родственникам, а я поселился у старшего брата в поселке Бадамдар, в общежитии судоремонтного завода.
* * *
Общежитие было самое типичное: длинный коридор, с каждой стороны по 8-9 комнат, а в завершении – общая кухня. Рабочие-судоремонтники жили дружно, всегда готовы были поделиться запасом картошки, луковицей, а то и готовым ужином. И никто из них не догадывался, что я актер. Однажды вечером один из соседей, помешивавший что-то в кастрюльке на кухне, вдруг пристально на меня посмотрел:
– Слушай, а это не тебя ли вчера по телевизору показывали?
Я страшно смутился:
– Что? Когда?.. Что ты! Нет, конечно! Это не я, это мой брат-близнец!
– Надо же! Как же вы похожи-то! И не отличить!
У меня самого телевизора не было. И даже о том, что я стал Заслуженным артистом Азербайджана, я узнал не сразу.
Но и тогда своим соседям по общежитию ничего не сказал – постеснялся.
* * *
Памятуя о детских прогулках по набережной, студентом я снова влюбился в бакинский бульвар. И мою любовь к нему разделяли однокурсники. В кафе возле ресторана «Жемчужина» было самое вкусное мороженое. Пломбир в серебристых вазочках на белых пластмассовых ножках посыпался шоколадной стружкой, орешками. В день стипендии мы могли позволить себе такое лакомство, да не просто, а с шампанским местного производства, пять рублей за бутылку! Напротив Музея Ленина, возле бильярдной, где сейчас аттракцион с электрическими автомобильчиками, была чайхана, которая неофициально называлась «Летняя актерская». Там, бывало, сиживали за стаканчиком ароматного чая Сиявуш Аслан, Яшар Нури и другие кинотеатральные знаменитости. А зимой они передислоцировались в чайную «Гюняшли», которую соответственно прозвали «Зимней актерской».
Любили мы зайти и в чайхану возле кинотеатра «Араз» – ради восхитительного орехового варенья. Но, увы, делали это редко. Денег было мало, а времени – и того меньше.
* * *
Страна бушевала, шли митинги, а мы учились, словно полоумные!
Занимались по 17 часов в сутки! В течение двух лет! К семи утра шли в балетный класс Театра Музкомедии (сейчас Музыкальный театр), нужно было успеть до полдевятого, когда приходили актеры самого театра. Затем шли на лекции в институт. Предметы вроде Истории КПСС нас, конечно, мало интересовали, зато мы безостановочно занимались сценической речью, практиковались в фехтовании, танцах – танцевали все от менуэта до классического рока. А с восьми вечера мы занимались акробатикой.
Тренера звали Нейман. Он был невысоким, энергичным и очень хорошим акробатом. Однажды на спор выпил бутылку водки и сделал стойку на руках на самом верхнем карнизе пятиэтажного дома! И ничего!.. Азарт Неймана передался и нам. Как-то раз после тренировки я на глазах сокурсников стал делать фляки (прыжки назад на руки, а затем дальше – на ноги). Причем делал это прямо посреди проспекта Бюль-Бюля, который к полуночи, конечно, был не так запружен машинами. Но те автомобилисты, которые видели мой трюк, сигналили изо всех сил. Злились, наверно, а мне это казалось выражением восторга.
В последствии мне очень пригодились уроки Неймана. Например, в спектакле «Проделки Скапена» я вылетал на сцену через отверстие в декорациях… Сколько лет прошло, а я и сейчас могу перепрыгнуть значительное препятствие.
* * *
Здание нашего института тогда находилось возле Молоканского садика. Конечно, технически оно было не чета современному Университету искусств, где на каждом этаже полностью оборудованная сцена (я сейчас там преподаю), порой мы репетировали и в подвале, и в гардеробе, но мы просто упивались тем, что делали.
Заканчивали так поздно, что я зачастую опаздывал на последний автобус до Бадамдара и маршировал в поселок пешком: мимо старого кладбища, мимо озера с жутковатым названием Ганлы Гёль (азерб. – Кровавое озеро). В Баку тогда был введен комендантский час и меня трижды ловил ночной патруль. Трижды я ночевал в райотделе Насиминского района, в их актовом зале. Последний раз сдался нарочно, потому что уже не было сил идти домой, вот и выспался в милиции.
* * *
Если утро было свободным от балета, на занятия я снова шел-бежал через полгорода. По дороге любил заглянуть на набережную, где сидели рыбаки. Смотрел на них, наблюдал, размышлял. Вскорости это пригодилось на экзамене – для этюда «Рыбак». Каждую подмеченную деталь я придал своему персонажу: вот он разматывает леску, вот достает наживку, вот прихлопывает, оглушая, червяка, насаживает его на крючок. Ко всему прочему я сделал героя хромым: дескать, старик много лет назад повредил ногу, теперь работать не может и ему остается только ловить рыбу.
* * *
Неминуемая ассоциация с Баку – люди, актёры! Сколько же всего мы посмотрели в юности, благо, что студенческий билет позволял проходить на спектакли бесплатно – на свободные места. А ведь свободных мест порой и не было-то! Большой зал Азербайджанского Драматического театра бывал заполнен до отказа! Приходилось размещаться то на галерке, то где-то на ступеньках. Но мы жадно ловили каждое слово на сцене. А какие гении тогда служили в театре! Из-за кулис я видел, как играет Агасадых Герайбейли: ему было 93 года, он почти ничего не видел, ему давали луч, на свет которого он выходил на сцену, играл как Бог, срывал невероятные овации и так же, по лучу, возвращался.
Ходил я и в Русский Драматический театр, любовался игрой Анатолия Фальковича, Мурада Ягизарова, Рахиль Гинзбург, хотя тогда по-русски понимал очень неважно.
Сейчас редко удается посмотреть спектакли коллег, потому что у меня самого представления. Вечера субботы и воскресенья всегда заняты. Поэтому-то актерские свадьбы проводятся в начале или в середине недели. Моя свадьба тоже прошла в понедельник, тем более, что и моя супруга актриса.
* * *
Русский язык я выучил благодаря моему педагогу, моему режиссеру Джаннет Алибековне Селимовой, Народной артистке Азербайджана. И вместе с ним я открыл для себя огромную территорию русского и мирового искусства. Моноспектакль «Записки сумасшедшего», который когда-то посоветовала мне сделать Джаннет Алибековна, я играю до сих пор, всякий раз открывая в своем персонаже Аксентии Поприщине что-то новое.
Джаннет Алибековна была для нас больше, чем учитель, она была наставник, была режиссер, была словно заботливая мать. Ее волновали не только сценические успехи подопечных, она тревожилась даже за состояние нашей одежды: проверяла воротники, обувь. Даже как-то раз купила мне две сорочки. Чуть ли не в армию со мной отправилась!.. Разумеется, когда Джаннет Алибековна основала Камерный театр, мы без раздумий пошли туда работать.
Репетировали в одноэтажном клубе возле Насиминского рынка. Летом там сильно нагревалась железная крыша и от жары мы чуть не сходили с ума, но при этом были совершенно счастливы.
Первая наша постановка была по классику-сатирику Джалилу Мамедкулизаде – «События в селении Телячья голова». А первый спектакль состоялся в какой-то отдаленной старой школе, в спортивном зале с проваливающимся полом. Мы заложили впадины в полу синими физкультурными матами и радостно отработали свое первое настоящее представление! Нам даже аплодировали. Это было 13 февраля 1991 года! С тех пор этот день – наш общий день рождения!
Чего мы после только ни играли и где только ни играли! С костюмами, с магнитофоном разъезжали на метро, на маршрутках по детским садам, чтобы показывать малышам спектакли «Волшебный лес», «Тык-Тык-Ханум» и другие. Сколько лет я был заглавным героем сказки Льва Устинова «Великий лягушонок»!
Все на энтузиазме. Очень часто тратили все гонорары на костюмы, грим, декорации… Молодые были, холостые…
* * *
После мы перебрались в бывший клуб Дзержинского – большой, красивый, но для театра тоже не очень приспособленный. Например, из всего освещения были лишь два прожектора, да и то с бытовыми лампочками… Но вскорости во Дворце ручных игр я заметил роскошные, но не задействованные прожекторы ПрТЛ.
– Как бы нам их себе… это… ну вы понимаете? – сказал я Джаннет Алибековне задумчиво.
Она мысль уловила мгновенно и пошла договариваться с руководством…
Нам повезло, прожекторы Дворцом не использовались, и мы с ребятами радостно вскарабкались под самый потолок спортивного комплекса, чтобы отвинтить замечательную технику. Дворец ручных игр нам подарил 10 прожекторов, да еще и запасными лампами!.. Все это богатство мы погрузили в маленькую «Таврию» Джаннет Алибековны, вынув из автомобиля задние сиденья. Машинка вздохнула, но груз выдержала. Так у нас в театре появился первый нормальный свет. А кресла нам передали из Дворца «Республика» (ныне Дворец Гейдара Алиева). Там начиналась реконструкция и кресла им полагались новые. А нам и старые добротные были в радость. Мы отнесли мебель к мастеру, который их обновил и перетянул. На это у нас ушел весь гонорар за гастроли в Иране. Так мы и жили в те непростые годы. Позже, конечно, появилось все необходимое для творчества.
* * *
Сцена – смысл жизни. Без нее – что мне делать? По понедельникам, в театральный выходной, я очень нервничаю, не нахожу себе места. Хорошо еще, если есть съемки или озвучание.
В Камерном театре я постоянно ругался с замдиректора, которая, отправляя труппу в отпуск, опечатывала дверь. Я гневно срывал пломбу: «Что мне в отпуске делать?! Поэтов вы тоже отправили бы в отпуск, дескать, не пишите?!» И выговор мне давали, и штрафовали, но потом смирились: «Ну его, пусть работает».
Когда на улице во мне узнают театрального актера, мне, вопреки расхожему мнению, бывает неприятно. Если вдруг говорят: «О! Это же Шейх Санан!» (заглавный герой драмы Гусейна Джавида), это означает, что я не доиграл, что на сцене я недоперевоплотился, остался отчасти собой, и поэтому даже сняв костюм шейха, разгримировавшись, оказался узнанным.
Я очень стеснительный человек и могу играть лишь на сцене или на съемочной площадке. Бывает, на свадьбе родственники требуют: «Ты же артист, выйди к микрофону, прочитай какое-нибудь стихотворение!» Не могу! Вот убей меня, не могу!
На кастингах у меня всегда мандраж. Как-то на кинопробах Эльдар Кулиев, наш прославленный режиссер, попросил меня что-нибудь исполнить:
– Кого ты играешь в театре?
– Например, Шейха Санана…
– Прочитай его монолог.
И я не смог! А ведь я играю эту роль 15 лет!
Эльдар Кулиев мне даже не поверил.
А мне обязательно нужно облачиться в наряд Шейха Санана, выйти на сцену. Для меня этот образ, как и все другие, состоит не только из текста. Мы учим не только слова, мы проникаемся мыслями своего героя, его логикой, его манерой двигаться. Роль не только в интеллектуальной памяти, но и в памяти мышц. Такой подход.
* * *
Я много езжу на гастроли, на фестивали, у меня с каждым разом появляется все больше новых друзей. И некоторые из них приезжают ко мне в гости – посмотреть мой Баку. Я и так люблю гулять по городу, но когда я показываю его своим гостям, то красота нашей столицы словно обретает дополнительный объем. Замечал, кстати, что и гостям доставляют удовольствие не только прогулки по Баку, но и моя увлеченность городом. Да, я чувствую себя настоящим бакинцем, я с интересом отношусь к истории города, очень люблю читать про него. А потому главная литературная ассоциация с Баку – увлекательная книга Манафа Сулейманова «Дни минувшие» о городе рубежа XIX-XX веков, которая когда-то помогла мне узнать Баку очень близко, помогла прочувствовать его историческое обаяние. Поэтому я очень люблю рассказывать своим гостям занимательную историю нашего оперного театра, согласно городской легенде, на спор, выстроенного меньше, чем за год. Люблю рассказывать о Театре кукол, в здании которого когда-то были и кабаре, и синематограф, и даже Музей сельского хозяйства. Люблю рассказывать о Дворце Муртузы Мухтарова – бакинском символе трепетной любви. Истории – замечательное украшение нашего города.
Мой любимый маршрут был такой: по старой улице Истиглалият (бывшая Николаевская, бывшая Коммунистическая) я спускался от станции метро «Баксовет» (сейчас «Ичери Шехер»), проходил под башней бывшей городской думы (сейчас мэрия Баку), мимо Университета экономики, мимо Рукописного фонда и великолепнейшего палаццо «Исмаилийе», где Президиум Академии Наук… А за ним – уютный садик Сабира, посреди которого сидит гранитный Мирза Алекпер Сабир и о чем-то думает. Любил там подумать и я. Очень часто читал Сабиру его стихи. Если никого рядом не было, то читал и вслух:
«Я слово солнцем назову – других сравнений нет!
И впрямь ведь, слово, ты даешь всему живому свет!
Ты истиной сотворено, ты правды смелый луч,
Ты рождено, чтоб сонмом благ осыпать белый свет.
То льешься ты из-под пера, то строчками встаешь,
То полыхаешь на земле, то в небесах твой след…»
Как-то раз я привел сюда своих однокурсников, и они тоже принялись декламировать строки поэта.
– А вы представляете, – сказал я, – если в этот момент гранитный Сабир встанет и подойдет к нам?
Идея друзьям понравилась, мы принялись импровизировать на эту тему. В конце концов этот прием мы использовали в студенческом спектакле, посвященном, правда, другому поэту – Низами. Памятник классику украшал сцену, а ближе к финалу вдруг спустился с постамента и обратился к зрителям. Публика была в восторге! Кто-то из девушек даже завизжал.
* * *
…До сих очень люблю ходить на бакинский базар – на Насиминский или на Тезе-Базар. Причем рано-рано – часов в шесть-семь утра. Тогда там кипит настоящая жизнь, к девяти уже порядком успокаивающаяся. Хожу, наблюдаю, иногда для вида что-то покупаю. Столько интересных образов, столько ярких персонажей. У каждого – своя манера зазывать покупателя, своя манера взвешивать товар, своя манера спорить, торговаться, даже манера слушать тоже своя, особенная.
Бывало спрошу:
– А вот на соседнем рынке чуть дешевле дают. Что у вас не так?
И пока продавец мне горячо объясняет, почему на соседнем рынке продукты «вообще не годятся», а у него самый лучшие, я слушаю, смотрю, запоминаю.
Сколько образов в актерской копилке с базара – и не перечесть.
Даже у моего Ричарда Третьего, кажется, были какие-то черты то ли колоритного мясника, то ли выразительного зеленщика.
Ходил за образами я и на вокзал, и в музеи. А еще в Национальном музее искусств я готовился к роли Мирджафара Багирова – сурового руководителя Азербайджана в непростые сталинские времена. Багиров ведь жил в этом особняке. Вот в музейном зале с балконом, где когда-то был кабинет всемогущего правителя республики, я и представлял, каким был мой герой, как он двигался, как он говорил, как он думал. И как сделать 10-минутную сцену в спектакле «Жизнь Джейхуна Азизбекова» максимально реалистичной. Чтобы зритель поверил: я – тот самый Багиров!
* * *
Своих студентов я тоже прошу приходить всякий раз на занятие с какой-нибудь удивительной историей, но рассказать ее так, чтобы все поверили. Это важное свойство актера – уметь обмануть так, чтобы все поверили. Именно благодаря этой способности мы можем говорить со сцены Правду. Мы можем любить так, что нам верят, мы можем умирать так, что нам верят. А ведь порой приходится на сцене любить человека, с которым в жизни ты вообще не общаешься, находишься в ссоре. Как скрыть от зрителя истинные чувства к этому человеку? Это невероятно сложная задача! Потому что зритель видит все и прежде всего то, что мы хотим скрыть от него. Поэтому, кстати, лучше вашу истину, ту правду, которую вы хотите донести до зала, не демонстрировать напоказ, но хранить ее в себе. Поэт Саади Ширази говорил: «Если у тебя в кармане ароматный цветок, не доставай его. Пусть прохожие услышат его прекрасный запах, не видя». Так же и на сцене: правда всегда будет видна, главное, чтобы она была!
Шовги Гусейнов – актер Азербайджанского театра юного зрителя и Азербайджанского государственного академического музыкального театра. Заслуженный артист Азербайджана. Лауреат премии «Золотой Дервиш», лауреат премии «Зирвя» («Вершина»), президентский стипендиат, призер и дипломант множества международных фестивалей.Специально для журнала «Баку», 2019 год
Рисунки: Катя Толстая