Работа режиссера в чем-то сродни труду волшебника. На театральной сцене мы творим чудеса, путешествуя сквозь эпохи, создавая миры, зачаровывая людей в зале. А когда я выхожу из театра, я снова оказываюсь в сказке. Потому что я живу в чудесном, невероятном, потрясающем городе — Баку.
В ранние 80-е была у нас, студентов театрального, замечательная традиция: раз в неделю мы собирались, чтобы поговорить о нашем Баку. Всенепременно был дежурный докладчик, который не меньше получаса делился наблюдениями, впечатлениями, мыслями об одной из частей города: хоть о любимом всеми бульваре, хоть о какой-нибудь незаметной улочке, хоть о пригородах с усталыми нефтяными вышками.
— Какими сочными волнами плющ устилает Губернаторский сад, замечали?..
— Вчера я два часа разглядывал памятник Мирзе Фатали Ахундову. Удивительный мемориал! И самое удивительное — костюм писателя. Мне он представляется весьма современным! А ведь Ахундов — ровесник Лермонтова…
— Больше всего меня интересует, кто такой «Асадъ Керимовъ», раскорябавший своими дореволюционными автографами все Диванханэ XV века!..
Прознав об этих посиделках, к нам стали присоединяться студенты других вузов — музыканты, филологи, историки… Оставалось только удивляться, сколько было мнений по поводу одного и того же места, сколько было взглядов. Тема Баку оказалась неисчерпаемой!
— А вот я поставил бы оперу! И знаете, где? Во Дворце Ширваншахов! Там очень подходящий антураж для средневекового представления! Что-нибудь из Гаджибекова!
— Ну ты, Хафиз, и выдумаешь! Куда там зрителей? Куда оркестр?
— Если подумать и это можно решить…
Я вспомнил о своих студенческих фантазиях, когда лет десять назад мне — уже давно главному режиссеру Театра оперы и балета — в рамках фестиваля «Шелковый путь» предложили поставить оперу Узеира Гаджибекова «Асли и Керем» по одноименному дастану XVI века и не на сцене, а где-нибудь в Старом городе. Но какое же мне выбрать место? Конечно, Дворец Ширваншахов!
Сразу после входа, за кассой, там есть большая площадка. И большинство сцен пришлись сюда словно родные! По ступеням из главного портала спускался Шах, из маленькой дверцы слева — появлялся визирь, и другие выходы тоже пригодились. В итоге Шах и его придворные пели в настоящем шахском дворце!.. Мы провели первую, пробную, репетицию, за ней — вторую, чтобы закрепить. А потом я попросил артистов прогнать спектакль третий раз — чтобы наверняка. И хотя был конец июня, солнце уже пригревало изрядно, никто не возразил, все увлеклись совершенно органичным антуражем! А я так и вовсе в какой-то момент позабыл, где нахожусь. Мне представилось, что я действительно нахожусь при шахском дворе, вижу подлинного шаха, разговаривающего с придворными, вижу шахскую дочь, танцующую с подругами… Я оказался в далеком прошлом, наполненном мелодиями, чарующем, удивительном…
Уже 41 год считаю себя бакинцем, но родился я несколько раньше, в Джебраильском районе Азербайджана. Я с удовольствием учился в школе, интересовался всем на свете от физики до географии, правда, думал о чем угодно, только не о театре. Но ведь в каждой школе тогда были кружки и, как правило, самым популярным был кружок драматический. Нет, я вовсе не стремился на сцену, но как-то уж так получилось, что именно я смог подсказать своим однокашникам, где им встать на сцене, как произнести ту или иную реплику. Вероятно, я интуитивно понимал, что и где должно находиться, как и что говорить. Так и повелось… Нужно разыграть в лицах фрагмент из «Ревизора»? Пусть Хафиз поможет! К празднику нужна сценка Абдурагим-бека Ахвердиева? Будет ставить Гулиев! Даже в Доме культуры мой кружок выступал. Представляли Самеда Вургуна, Гоголя, Чехова, фрагменты из популярных фильмов…
И как я вдруг оказался в школьных режиссерах? Ума не приложу! Наверно, от судьбы не уйдешь.
* * *
В Баку я приехал уже после армии. Прибыл, как и положено дембелю ВВС (я служил радистом 1-й вертолетной эскадрильи в Приморье) эффектно! В десантной форме, в голубом берете сошел на берег с парома, не на шутку решивший покорить этот город. А в итоге город покорил меня! Я поступил на театральный факультет Института искусств и начались совершенно замечательные времена!
Уже на втором курсе мне потребовалось поставить свой первый спектакль — по пьесе Самеда Вургуна «Вагиф». Заглавную роль — азербайджанского поэта и государственного деятеля XVIII века Моллу Панаха Вагифа — взялся исполнить Народный артист Азербайджана Алиаббас Гадиров, преподававший нам актерское мастерство. С такой звездой в главной роли я мог бы и не волноваться за успех… Только вот незадача: за три дня до нашего спектакля Алиаббас-муаллим внезапно уехал на гастроли. Где найти замену?! Нигде!.. Мне ничего не осталось, как самому преобразиться в визиря-поэта (благо, что всю пьесу я знал наизусть) и с дрожью в сердце выйти на сцену. Впервые в жизни! А ведь в зале нашего студенческого театра сидели театралы и театроманы, не настроенные на снисхождение…
Мне аплодировали. Кажется, мой дебют понравился. Но та роль так и осталась единственной в моей жизни.
* * *
Мы, студенты театрального, после занятий никак не могли расстаться. Мы шли в Молоканский садик, что был между институтом и студтеатром, и усаживались там в чайхане. Или в кафе рядом со Старым универмагом, или еще где-то… Места были проще некуда, но разве это волновало будущих актеров, режиссеров, театроведов, которых просто распирало от мыслей, впечатлений, эмоций? Так горячо спорили, скажем, о постановке шолоховской «Судьбы человека» Сергеем Бондарчуком, что прохожие оглядывались! Много обсуждали романы Виктора Гюго, сатиру Мамедкулизаде и Сабира, музыку Гаджибекова.
Каждую неделю непременно смотрели одно или два театральных представления: оперу, балет, спектакли в Азербайджанском драматическом, в Музкомедии, в Русской драме, в Зеленом театре… Слушали и джазовые концерты на открытой эстраде на бульваре. Получается, что были и театралами, и меломанами.
Разговаривая, споря об искусстве, мы выезжали и за город. Сколько времени провели в пригородах, например, в мардакянском дендрарии, где Сергей Есенин когда-то писал «Персидские мотивы» — читали стихи, дискутировали! Возвращались в общежитие усталые, взбудораженные, и все равно никак не могли остановиться в своих разговорах!
* * *
О, это общежитие института возле кинотеатра «Севиль»! Туда стремились устроиться даже те студенты, у которых в Баку были родственники, да что там говорить, с нами жили и ребята с бакинской пропиской! Потому что уж очень весело было в общаге.
Ведь это все были будущие режиссеры, актеры, музыканты.
Представления, капустники устраивали по любому поводу: хоть 1 Мая, хоть Праздник урожая, хоть День железнодорожника. А уж если у кого-то случался день рождения, то фонтанирующего юмора было не избежать. Сценарист сочинял ехидный текст, актер разыгрывал пародию, так что зрители заходились от хохота, а будущие театроведы непременно писали рецензии на увиденное. На «афишах» же были такие карикатуры, что иные новорожденные уж и рады не были, что про их дату прознало все общежитие.
На четвертом этаже жили девушки, а на пятом — парни. Между этажами была всегда запертая дверь. Но однажды мы, изобразив рвение к учебе, попросили ректора дверь открыть, дескать, по вечерам порой нужно передать учебник, приходится спускаться-подниматься-спускаться-подниматься — очень неудобно. И ректор разрешил посещать девушек напрямую, правда, под наблюдением администрации.
Не спасло… Три пары поженились.
* * *
Особая тема той поры: наши проделки на ближайшем рынке. Началось все с урока «Основы режиссуры», в частности с наблюдений — в метро, на улице, в парке, на базаре… Потом пошли этюды. И один из ребят вдруг сказал:
— А слабо взять у продавца арбуз так, чтобы он не заметил?
Разумеется, о том, чтобы украсть, и мысли не было. Но отвлечь торговца, не спускающего глаз со своего товара – это ли не вызов для молодого артиста?
К примеру, подходит к прилавку наш однокурсник. Пусть это будет Тофик. Все остальные наблюдают.
Тофик лениво оглядывает товар, затем его взгляд скользит мимо торговца… Внезапно Тофик останавливается, словно увидев что-то совершенно замечательное. Взволнованно спрашивает торговца:
— Извините, не закончили ли вы институт искусств?
— Не-ет, — столбенеет продавец.
— У вас такая отличная фактура! Не хотели бы вы сняться в кино? А какой у вас рост? А вес? А зовут как?
— Шукюр…
Подробно выспросив анкетные данные и записав их в припасенный блокнот, Тофик достает сломанный фотоаппарат «Смена» и принимается фотографировать Шукюра со всех ракурсов:
— Повернитесь, пожалуйста! Та-ак, хорошо-о… Теперь подбородок повыше и смотрите куда-то вдаль… Великолепно.
Шукюр принимает позы, фас, профиль, в рост…
— Завтра придешь на киностудию, — уже приказывает Тофик.
— А в какой роли я буду сниматься? – радуется Шукюр.
— Конечно, в главной! Ты мне подходишь! Ну, до завтра!
И уходит.
Через три минуты до нас доносится крик:
— Ай! А где арбузы?!
Мы возвращаемся со смехом:
— Спасибо за роль! Мы уже сняли кино! А арбузы вон лежат, под прилавком.
Мы всегда платили за «похищенное», ну если только продавцы не уговаривали нас принять арбузы или дыни в подарок. Для них наши проделки стали любимым развлечением, ведь всякий раз мы придумывали что-то новое. Особый случай, когда появлялся новый продавец. Все так и следили с восторгом, какой розыгрыш мы учиним! Хохотал весь рынок!
Словом мы не скучали и тем более не голодали: ведь почти все где-то подрабатывали по вечерам: кто-то сторожил кафе, кто-то, как я, играл в театральной массовке… Времени доставало и на проказы, и на учебу. Был даже своеобразный спор, кто позже выйдет из центральной библиотеки имени Ахундова:
— Я вчера аж в десять часов сдал книги!
— Подумаешь! Я ехал из библиотеки в последнем поезде метро, один в вагоне!
Всех переспорил Вагиф:
— Подумаешь! Поздно они ушли из библиотеки, — сказал он с насмешливым превосходством. – Я, вот, вообще не ушел! Слабо?
Хитрец, он просто подрабатывал в Ахундовке сторожем!
Сейчас мы иногда встречаемся, вспоминаем: что мы творили!
* * *
После экзаменов мы непременно шли в столовую возле кинотеатра Низами есть джыз-быз — жареные потрошки с картошкой, подававшиеся на шипящей сковородке. А рядом с Азербайджанским Драматическим Театром было небольшое заведение, где собирался цвет театрального мира — народные артисты, народные поэты… Мы любили туда заглядывать, потому что непринужденные разговоры корифеев — Самандара Рзаева, Гамлета Ганизаде и других — о театре, о кино, о литературе были для нас потрясающей школой и, возможно, дали нам ничуть не меньше, чем лекции в институте.
А однажды поэт Гусейн Ариф, на стихах которого все мы были воспитаны, пригласил нас за свой стол. Мы были на вершине восторга!
Все это были удивительно талантливые и удивительно простые люди, без какого бы то ни было высокомерия. Я и позже убеждался, что такое сочетание встречается у действительно больших артистов и у настоящих профессионалов.
Как-то раз, уже начав преподавать, я зашел на лекцию к одному серьезному профессору и поразился, как свободно он ведет себя со студентами: шутит, чуть ли не анекдоты рассказывает. Позже я спросил:
— Профессор, почему вы так поступаете? Разве не лучше сохранять дистанцию с учениками?
— Отнюдь, — сказал профессор. — Мне, напротив, крайне желательно отсутствие этой дистанции. Потому что тогда они не постесняются задавать любые волнующие их вопросы. И поверьте, что уважения ко мне это у них ничуть не умаляет.
И я в этом впоследствии убедился. Студенты профессора были к нему очень почтительны.
Я взял этот метод за правило и всегда говорю своим студентам:
— Если вы действительно хотите стать режиссерами, то помните, что я ваш друг! Ничего не бойтесь, не стесняйтесь. Если же вы здесь по ошибке, то просто не мешайте своим товарищам.
Что ж… Даже те, кто действительно угодил на мои уроки «по ошибке», в дальнейшем тоже становились моими друзьями, потому что искренне «заболевали» режиссурой.
* * *
…Защитив диплом, я мечтал пойти работать в кино, но по распределению угодил в Театр Оперы и Балета. Сперва думал: «Отработаю положенные три года и вернусь к мечте». Но в театре я увидел столько прекрасного — «Риголетто»! «Князя Игоря»! «Кёроглу»! «Лебединое озеро»! «Травиату»! «Отелло»! — что уже не смог расстаться с этим великолепным, этим чарующим, этим сказочным миром! И остался. Сперва был помощником режиссера, затем ассистентом, после просто режиссером, в 1994 году я стал режиссером-постановщиком, а в 1996 году меня назначили главным режиссером театра.
* * *
У нас очень большой коллектив: есть вокальная труппа, мугамная труппа, балетная труппа, есть хор, есть оркестр… В опере «Кёроглы» («Кёроглы» — опера Узеира Гаджибекова, основанная на народном азербайджанском эпосе) в одной сцене — «Ченлибель» — перед зрителями одновременно оказывается 120 человек! А еще в в этой опере с 1938 года, с самых первых постановок, богатырь Кёроглы выезжает на сцену на настоящем жеребце. И у нас роль верного богатырского скакуна Гырата тоже исполняет живой конь. Его специально привозят на каждое представление с ипподрома. Конь прошел ускоренный курс сценического мастерства, для него специально проводились репетиции оркестра и хора, чтобы животное привыкло к громким звукам и во время спектакля не запаниковало бы.
* * *
Театр полон историй, забавных и грустных. Например, как-то раз повздорили исполнители ролей Шаха и Визиря. С кем не бывает? А на сцену все равно выходить вместе. И по спектаклю Визирь приносит Шаху письмо. Протягивает. Шах должен прочитать длинный текст. А на бумаге текста-то и нет! А наизусть «Шах» его, конечно, не помнил: зачем учить, если текст перед глазами?
Вот так «Визирь» попробовал разыграть своего партнера. Но тот не растерялся и повелел:
— Прочти-ка мне сие послание!
Тут уже запнулся «Визирь». Но тоже не нашёлся:
— Простите, Ваше Величество, я схожу за очками.
И побежал за кулисы за текстом. Хотя какие могли быть очки в те времена Царя Гороха?
* * *
Я очень люблю наш театр и мне не надоедает ни одна постановка. Есть спектакли, которые я посмотрел свыше ста раз и всякий раз артисты выступали словно впервые, всякий раз выступали иначе. Я смотрю спектакли с самого последнего ряда, тогда я вижу не только представление, но и реакцию зрителя. Это очень важно.
Есть у меня и другая традиция: после спектакля я всегда ухожу из театра последним, мне нужно немного побыть на сцене одному, подумать о том, как сегодня все прошло. А затем я иду в наш старый город Ичери Шехер — пусть даже в два часа ночи — и гуляю по его узким улочкам, дышу его воздухом, восстанавливаюсь его духом. Это совершенно удивительное, я бы даже сказал, сказочное место. Когда я смотрю на фотографии Ичери Шехер, сделанные с высоты, мне кажется, что мой древний город нарисовал какой-то живописец, старательный и невероятно талантливый. Вероятно, неспроста и сегодня художников так тянет в Ичери Шехер — рисовать, рисовать, рисовать. А выйдешь за его ворота и картина мгновенно преображается, словно сцена при смене декораций, и возникает иной Баку — европейский, большой, яркий, где и старые здания, такие как наш театр, и современные, вроде Музея ковра или трех Огненных Башен, складываются в совершенно гармоничные сочетания.
* * *
В наших постановках нередко участвуют артисты из других театров, приезжают из России, Украины, Белоруссии, Грузии, Узбекистана, Казахстана, Турции. И всякий раз, гуляя с гостями по Баку, я преисполняюсь гордостью за мой город. Потому что вижу, как он нравится людям.
— Хафиз, дорогой! – сказал мне знаменитый грузинский тенор Теймураз Гугушвили. — Я хочу жить в Баку!
— Шутишь?
— Нет, правда. Мне здесь очень хорошо!
И он такой не один. Многие после гастролей приезжали в Баку просто в гости, привозили с собой детей, друзей…
* * *
Есть в мире города, где невозможно соскучиться. Баку — один из них! Да только по нашему Приморскому бульвару можно бродить несколько дней подряд, и всякую минуту вы будете обнаруживать что-то новое и что-то интересное!
Баку — богатый город, но и нежадный город, он всегда умеет щедро распределить свою красоту, свое обаяние, свою душу между всеми горожанами, да и гостям достается с лихвой. И каждому это нравится! Поэтому возвращаясь, они говорят своим близким:
— Если хотите увидеть что-то невероятное, необычное, удивительное, то езжайте в Баку!
* * *
И конечно, Баку – это прекрасные люди, самые замечательные среди которых люди искусства, одаренные множеством талантов! Не зря же певец-ханенде Джаббар Карьягды дружил с Федором Шаляпиным, а поэт Алиага Вахид приглашал на свои меджлисы Сергея Есенина. Даже общаясь на разных языках, они понимали друг друга!
И работа в театре – тоже отличный способ познакомиться с потрясающими личностями. Мы принимали гостей у себя, сами ходили в гости к соседям, например, к Рашиду Бейбутову в Театр Песни, что через дорогу.
Выдающиеся художники рисовали у нас декорации. Тогрул Нариманбеков был гением не только живописи, он еще обладал и потрясающем тенором!
Тогрул много жил в Париже, но мне всегда говорил:
— Баку лучше, чем Париж!
— Почему?
— Здесь другая атмосфера другая! Здесь я дышу по-другому!
А великолепный художник Микаил Абдуллаев был еще и блестящим специалистом по творчеству и философии Низами Гянджеви, не зря же именно он создал восхитительные мозаики-иллюстрации на станции метро «Низами».
Я как-то заметил Микаилу-муаллиму:
— Меджнун на ваших эскизах напоминает Саттара Бахлулзаде – тощий, с длинными руками, пальцами. (Меджнун – это герой Низами. Меджнун – значит «безумец». А Саттар Бахлулзаде — Народный художник Азербайджанской ССР). Маэстро усмехнулся:
— А разве Саттар не был в каком-то смысле Меджнуном, человеком не от мира сего?
И рассказал, как Саттар Бахлулзаде редко доносил до дома очередной гонорар: то угостит кого-то, то в долг даст, не особо запоминая, кому…
* * *
Одним из самых памятных спектаклей в моей жизни был «Лейли и Меджнун», который мы показывали на фестивале «Шелковый путь» в старинном караван-сарае Шеки. Я распределил мизансцены по галереям. Свою прощальную арию, обращение к возлюбленному, умирающая Лейли пела на балконе второго этажа, а публика, разместившаяся во дворе ловила каждую ноту. И вдруг к Лейли подлетел голубь, сел на перила и тоже стал смотреть на певицу, не отрываясь. Досидел до конца арии и улетел. Зал, точнее двор, взорвался аплодисментами! Позже ко мне подошел гость из Европы, рассыпался в комплиментах и особенно подчеркнул сцену с голубем.
— Это было гениально! — сказал он. — Но как вам удался этот трюк с птицей, я ума не приложу. Восхитительная режиссерская находка!
— Да нет! – рассмеялся я. — Режиссер тут ни при чем, голубь сам прилетел.
* * *
…Я слышал, что в Америке составили список самых трудных профессий. На первом месте оказалась профессия астронавта, а на втором — режиссера. Не знаю, как там с астронавтикой, но по части режиссерского ремесла они совершенно правы. Это очень и очень непростая работа. Режиссер должен быть и художником, и артистом, и организатором, и педагогом, и психологом, долго перечислять все его «специальности». Режиссер должен знать материал лучше всех, даже лучше авторов — драматургов и композиторов. Говорят, что режиссер — второй автор произведения, и первый автор спектакля. Кто такой режиссер? Вроде все знают, всем ясно. Но каждый ли может это объяснить? Главная задача режиссера — сделать из непонятного понятное, а из всем ясного — удивительное!
* * *
Я счастлив, что работаю в бакинском Театре Оперы и Балета, я счастлив, что живу в Баку, преподаю здесь в Университете культуры и искусства, в консерватории, в хореографическом училище. Я радуюсь, что все больше и больше бакинцев идет в театр. Идут и пожилые, и молодые, и совсем юные. Любовь к театру нужно воспитывать с детства. Сперва ребенка нужно вести в кукольный театр, потом в ТЮЗ, затем — в драму и наконец, когда оформится и созреет, — в оперу. Хотя некоторые родители уже сегодня приводят своих детей слушать оперу. «Пусть, — говорят, — привыкают». Что ж я не против, это в любом случае пойдет им на пользу. Потому что люди, с детства посещающие театр, непременно будут воспитанными, интеллигентными, добрыми и миролюбивыми.
А еще меня радует, что у молодых людей сегодня стало принято дарить своей возлюбленной не какой-то сувенир, украшение, а билеты на оперу «Лейли и Меджнун». Это очень хороший знак…
…Я почти полтора часа находился при дворе средневекового шаха, завороженный зрелищем.
И вдруг… Аплодисменты!!!
Я словно проснулся.
Туристы, столпившиеся за моей спиной, сотрудники музейного комплекса «Дворец Ширваншахов», до тех пор слушавшие оперу, затаив дыхание, и даже итальянские дипломаты, наблюдавшие наше представление с посольского балкона, устроили спектаклю настоящую овацию.
— Вы это видели?! Вы это видели?! — закричал я им, уверенный, что и они совершили со мной путешествие в прошлое.
Они это видели. Это было невероятное, это было необъяснимое волшебство.
…И почему я никак не устану удивляться тому, какие чудеса происходят у нас в Баку?
Хафиз Гулиев — Заслуженный деятель искусств, главный режиссер Театра Оперы и Балета, доцент, автор театральных постановок в России, Турции, Белоруссии, Таджикистане, Китае, дипломант фольклорного фестиваля в Чехии, постановщик юбилейного вечера Мехсети Гянджеви в Париже и Вене.Специально для журнала «Баку», 2018 год
Рисунки: Виктория Семыкина