После распада СССР большая государственная телевизионная система распалась на множество маленьких, но тоже государственных. Частные, независимые (или во всяком случае называющие себя таковыми) телеканалы, телекомпании возникали медленно, осторожно, наощупь. Несколько лет их почти не было. Именно тогда возникла уникальная и обширная медиаструктура, поддержанная главами большинства республик СНГ. Названа была структура Межгосударственной Телерадиокомпанией «Мир». Посредством Национальных Представительств она была призвана рассказывать жителям бывшего Советского Союза о житье-бытье в Азербайджане, Армении, Грузии, Казахстане, Таджикистане, Молдавии, Белоруссии и России. По радио и по телевидению.
Были у «Мира» сравнительно скромные монтажные, весьма дорогие телекамеры, некоторое количество автомашин с дипломатическими красными и желтыми номерами. Был даже свой спутник, поначалу доступный только московской штаб-квартире.
Нас, сотрудников МТРК (сокращение от Межгосударственной Телерадиокомпании) «Мир», в стране очень уважали, потому что в те времена никто кроме «Мира» Зарубежью – ближнему, а то и дальнему – об Азербайджане не рассказывал. А Общественное Российское Телевидение хоть и было иностранным каналом, но унаследовало могучий авторитет первого канала советского ЦТ.
Режим трансляции мировских передач в разные времена менялся. Скажем, в середине 1996 года в «Телеутре» на ОРТ выходили наши новости, днем – всякие фильмы и программы. А вечером, по вторникам, избранные творения повторял отечественный канал. Кроме того, иногда нас показывали по CNN и на различных телеволнах стран СНГ. Один раз мне пришел неплохой гонорар из Казахстана.
Ассортимент творений был богатейший: от правительственных репортажей до секретов кулинарии. Стиль каждый творец вырабатывал сам. В итоге получалась немыслимая по пестроте картина, заслуживавшая одобрение наверху и нравившаяся почти всем внизу. Благо, что ни население, ни высокое начальство не сильно разбиралось в современных веяниях телережиссуры…
За скромное жалованье мы трудились не покладая «бетакамов» и микрофонов, выдавая на гора десятки и десятки фильмов, передач, репортажей и произведений, жанровую принадлежность которых не могли определить даже усталые ветераны телевидения. Припоминаю замечательные фильмы «Лагич» Рафаэля Ильясова, «Острова на Каспии» Али Шарафетдина и Мурада Кадымбекова, «Гянджа» того же Али Шарафетдина, но уже в соавторстве с Тэмирланом Халиловым, «Насими» снова Али Шарафетдина, «Дети войны» Мурада Кадымбекова, «О любви» Айтен Алиевой, «Новруз-байрам» Матанат Сулеймановой и другие. Их было действительно много. В 1996 году азербайджанское бюро «Мира» стало передовиком среди прочих мировских представительств по объему (а мне думается, и по качеству) вещания. Свыше десятка фильмов той поры стали призерами и дипломантами международных телефестивалей.
О золотом веке МТРК, о веселой эпохе бескорыстного телевизионного творчества, эпохе полной молодой жизнерадостности и энтузиазма, о «Мире» 1995-97-х годов я и хочу повспоминать.
К воспоминаниям до кучи приложу байки, рассказанные моими коллегами, а также, с вашего позволения, истории, приключившиеся с таковыми коллегами вне телевидения и в разные времена.
Житье-бытье
Сперва Азербайджанское Национальное Представительство Межгосударственной Телерадиокомпании «Мир» (ведущие-новички первым делом учились оттараторивать этот длинный титул) квартировало на Гостелерадио. А летом 1995 года оно, со всеми кондиционерами, холодильниками, столами, потертыми креслами, пепельницами, новейшим 486-м компьютером и бывалым магнитофоном «Сони», переехало на проспект Бюль-Бюля – в старое здание сталинской поры, где уже проживал десяток почтенных организаций, включавших в себя «Народную газету», корпункт журнала «Огонек», информационное агентство «Азертадж» и так далее. Нас в качестве субарендаторов приютило общество книголюбов, и по сию пору возглавляемое суровой, но обаятельной Зарифой Салаховой.
Под самой крышей, на шестом этаже «Миру» отвели пять комнат.
В одну заселился директор — кинорежиссер Давуд Гусейнович Иманов со своими замом, сейфом и круглыми коробками кинолент.
Вторая именовалась «Общей». Здесь понарасставили столы, стулья, телевизор и холодильник, обклеенный рекламой счастливых аккумуляторов «Мутлу».
В третьей разместилось царство главбуха Махмуда и завпроизводством Юсифа – колоритного обладателя обширнейших усов. Там же упокоились в кофрах два страшно дорогих предмета нашей гордости – камеры «Сони-Бетакам». Плюс чайник «Филлипс», подаренный шефу руководством из Москвы.
В четвертой комнате, погодя несколько месяцев, разместилась монтажная-двухпостовка. Она с неохотой переехала со все того же АзТВ.
Наконец, в пятой – самой маленькой – комнате был «склад». На пыльных стеллажах из плохо струганых досок хранился фонарь и несколько пожелтевших брошюр, изданных обществом книголюбов.
По ночам наш отрезок длинного коридора, включавший неуютный туалет, блокировался двумя сейфовыми дверями.
В самом дальнем конце коридора днем функционировал буфет. У старушки-буфетчицы было длинное прозвище: «Девушка по имени Судаба».
Добраться до нас можно было на лифте, но лифт регулярно обзаводился табличкой «Не работает». Возможно, из-за того, что сомнительного вида строители-ремонтники неутомимо возили на нем кирпич. Так что и начальство всех мастей, и рядовые журналёры часто, пыхтя и отдуваясь, пешком взбирались на работу по широкой дворцовой лестнице. Однажды я столкнулся на ней с патриархом турецкой эстрады Барышем Манчо, посетившем с дружественным визитом «Народную газету».
Впрочем иногда лифт работал. Тогда в нем начинали счастливо кататься наши съемочные группы, груженые камерами, штативами, аккумуляторами, кассетами и прочим инвентарем. На работу иногда поднимались чуть ли не всем коллективом. Подобный кадр вошел в одну из многочисленных передач «Сами о себе»: с кряхтеньем и оханьем в лифт втискиваются девять человек и когда народ уже достаточно утрамбован, в дверь втискивается великолепный Алик Шарафетдин. На стоны и проклятья он реагирует радостным вопросом: «На работу едем?!»
Несмотря на то, что мы располагались на самом верхнем этаже, на наших владениях лестница не заканчивалась. Она шла выше – на удобную плоскую крышу – замечательное место для прогулок и съемок всего на свете. С крыши открывалась 360-градусная панорама на еще не обезображенный строительной вакханалией город.
Охраны в нашей конторе не было, а потому всем сотрудникам мужеского пола (кроме директора и замов) было предписано по очереди оставаться в офисе на ночь и караулить таковой в меру своих оборонных способностей.
На стражу родной конторы вставали журналисты, операторы, монтажеры и наш единственный режиссер Камран Мамедов.
Численность коллектива позволяла каждому дежурить лишь два-три раза в месяц. Правда, свободные от дежурств любили навещать товарищей, «заступивших на вахту». В результате молодежь, преобладавашая в АзНП МТРК, нередко превращала эти ночи в венецианские карнавалы.
Помню, в разгар душного лета мы с тремя друзьями замкнули обе сейфовые двери и большую часть ночи отмечали какое-то незначительное событие. При этом крупными глотками пили теплую водку «Аккурат», закусывали ее арбузом и часа два напролет под песню «Капитан Яков» водили немыслимые хороводы и плясали лезгинку. Избранные фрагменты снимали профессиональной телевизионной техникой. Кровь бурлила…
Под утро весь офис, включая туалет и директорский балкон, был украшен лужицами неприятного коктейля «водка-арбуз-желудочный сок». Бледный, покачивающийся дежурный еле успел прибраться к началу рабочего дня. А главный автор блевотного разлива сосредоточенно бомбил за компьютером вьетнамские военные базы. Его спокойствия не потревожило даже известие о том, что на запах из нашего офиса оглядываются ранние прохожие…
Кто как коротал те дивные ночи. Я лично перезаписывал видеофильмы для друзей и знакомых. Кто-то приводил подружек. Кто-то просто отсыпался.
Монтажер Намик, установив телекамеру с мощной оптикой, время от времени озабоченно наблюдал за квартирами напротив. Жемчужиной его эротоманского улова были кадры с выходящей из ванной женщины лет сорока. Намик с гордостью демонстрировал нам видеозапись. Но запись успеха не имела. Поскольку женщина на экране была по горло закутана в махровый банный халат.
Как-то раз Юсиф – деловитый любитель разнообразных, в том числе горячительных наслаждений, нежно прозванный молодежью «Юся» или «Юра» и неизменно называвший всех подопечных «армудами», «агаярами» и «агагюлями» (бог знает, что это означает) – завел канцелярскую книгу, в которой отдежурившим телевизионщикам полагалось отчитываться о прошедшем дежурстве. Конечно, творческий народ не преминул воспользоваться новой площадкой для самореализации. Самыми скромными отчетами были содержащие описания замечательных сновидений с непременным участием в них Юси.
Я, как чрезвычайно одаренный в художественном плане, неизменно рисовал Юсифовы портреты. На изображение его боцманских усов чернил не жалел.
Рафаэль Ильясов – самый старший из всех журналистов, отец двух взрослых дочерей, — однажды вспомнил о своем филологическом образовании и написал нечто вроде древнескандинавской саги, которую Юсиф так и не смог прочесть до конца.
Пуще всех отличилась наша прима – Али Шарафетдин. Он не поленился и создал многостраничную поэму, в ярких красках описывающую непростой быт охранника телерадиокомпании.
В один прекрасный день директор уехал в командировку, в Москву. Юсиф, утром прибыв на работу, первым делом спросил у Камрана, отдежурившего в офисе ночь:
– Камран, агаяр! Шеф звонил?
– Нет, – ответил, пожав плечами Камран.
– Почему? – удивился Юсиф.
– Сейчас сам позвоню – спрошу! – разозлился Камран.
Для ночного быта офис был приспособлен слабо. Не было ни дивана, ни кухни. Обе проблемы решались легко. Спали на столах (некоторые предпочитали исключительно стол шефа), на которые водружались матрацы от кресел. Питались бутербродами и пирожками. Я варил сосиски в директорском электрочайнике. Надо было лишь оставлять крышку открытой, чтоб чайник, вскипев, не выключался. На вкус чая никто не жаловался. На отсутствие его питательности тоже.
На дежурства многие приводили друзей «со стороны» – чтобы не было скучно.
Музыкальный редактор Тима Керимов привел соседа Рафика. Рафик был известен своими невообразимыми злоключениями. Например, некогда работая на оборудовании чьей-то дачи, он помогал приваривать металлическую решетку на окно, но держал таковую изнутри и оказался замурован между решеткой и стеклопакетом…
На дежурстве в «Мире» сперва ничто не предвещало беды. «Дежурные» мирно отошли ко сну в директорском кабинете, по-братски поделив кресла. Но посреди ночи Рафику приспичило по делу в туалет, и он, шаркая утоптанными туфлями, отправился в дальний конец коридора.
На обратном пути, неосторожно пошатнувшись, Рафик задел тяжеленный распределительный щит. Сразу же выяснилось, что щит висел на одном кабеле и честном слове. Падение было бы неминуемым, но Рафик ловко подхватил его.
Подхватив, вздохнул с облегчением.
Вздохнув, огляделся. И понял, что в три часа ночи стоит полуодетый на шестом этаже пустого здания в центре города. И для чего-то держит громоздкую железную коробку, чего ему «по должности» вообще-то делать вовсе не обязательно. Но подвести друга и обесточить солидную организацию Рафик не мог. И Рафик стал звать Тиму. А Тима спал, спал глубоким сном честного охранника. Рафик кричал все громче и громче. Но Тима не слышал…
Спустя полчаса-час Рафик дошел до невиданной виртуозности: он пальцами ноги принялся подбирать с пола валявшиеся там куски штукатурки и ногой же бросать их через весь коридор в дверь кабинета, где спал его друг и сосед.
Трюк удался и Тима вскоре был разбужен. А щит спасен.
Ночные дежурства открыли нам удивительное явление. На телефон, установленный в бухгалтерии, по ночам попадали люди, пытающиеся дозвониться до прямого эфира радио ANS. Как правило, это были девицы. Десятки и десятки девушек, мечтали в прямом эфире передать приветы знакомым.
Похотливые мировские озорники сперва радовались такому чуду. Не возражая, чтобы их считали редакторами радиослужбы, они выспрашивали у общительных девушек имена, фамилии, биографические данные, номера телефонов. Перезванивали и продолжали разговор. Некоторые, если не врут, даже назначали свидания.
Но со временем, когда столбики телефонных номеров в книге дежурств заполнили несколько страниц, шутка прискучила. Все чаще и чаще, дежурные, разбуженные в три часа ночи просьбой исполнить песню группы «Раст», угрюмо бормотали «Вы не туда попали!». Девушка перезванивала снова. Четко попадала на нас же. «Вы не туда попали!!» — раздражение росло. Звонок раздавался снова.
– Девушка, вы не туда попали! – плакал дежурный. – Клянусь мамой, это не ANS! Это телекомпания «Мир».
– Три раза подряд? – удивлялась девушка.
– Да!
– А, ну тогда извините!.. – и внезапно: – Ребята, хватит прикалываться! Позовите Исика! (Исик – это Исмаил Джалилов – легендарный ANSовский диджей той поры).
Выдерживали не все. Некоторые, переминаясь в холодной бухгалтерии с ноги на ногу, начинали истошно материться.
Телефонная аномалия исчезла лишь спустя несколько месяцев.
Нередко к нам захаживали соседи – из информационного агентства «Азертадж».
Корреспондент Алла Баула рассказала, что во время открытия грузинского посольства в Баку в узком переулочке возле Площади Фонтанов собралась настолько огромная толпа, что ей, несколько припоздавшей и не занявшей удобной позиции, пришлось довольствоваться лишь голосом из усилителя. Звук неважный, шум. Речь Шеварднадзе записалась некачественно. Алла вернулась в контору, сидит и ломает голову над пробелами в записи – речи первых лиц полагается давать полностью. Тут в комнате появляется кто-то из коллег и говорит вещим голосом:
– Шеварднадзе не выступал!
– Как?! А это чей голос?
– Посла.. Просто акцент похож…
– Да-а?.. А я-то думаю, что это он каждую минуту: «Дорогой Эдуард Амвросьевич!» да «Дорогой Эдуард Амвросьевич!» Сам себе что ли?..
«Тут, – говорит Алла, – я вкратце написала аннотацию и пошла домой».
Алик
Али Шарафетдин по праву считался одним из лучших журналистов не только в бакинском представительстве, но и во всей межгосударственной телерадиокомпании. Творческая фантазия, сочетающаяся с талантом продюсера, потрясающим обаянием и гиперкоммуникабельностью, позволяла ему создавать очень интересные, вкусные работы. Я лично Алику многим обязан. Хотя бы тем, что еще в годы нашего студенчества он привел меня на телевидение, или тем, что в Талышских горах ухватил меня, летящего под уклон, крепкой рукой военного повара в отставке…
С Аликом никогда не было скучно. Спокойно тоже было редко.
Начальство не всегда могло совладать с Аликом. Да что там говорить – и понять-то не всегда могло.
Например, когда мы еще «сидели» на АзТВ, худрук Натэлла Ахундова его спросила:
– Алик, почему тебя не было три дня?
– Я болел, есть бюллетень…
– Мог бы позвонить, предупредить.
– Я предупреждал.
– Кого?
– Рустама.
– А где Рустам?
– Болеет.
…Алик приехал из Москвы и вовсю расписывал перспективы развития компании, предполагавшиеся в головном офисе. Мы его слушали с интересом. Среди нас был популярный певец Фаик Агаев. Фаик собирался делать с нами некую музыкальную передачу. Тему музыки Алик тоже не обошел: «Скоро начнет выходить передача… название пока прорабатывается… Ее будет формировать и вести Доктор Албан».
Фаик удивился и загрустил. С Доктором Албаном – шведской суперзвездой — конкурировать сложно. Мы тоже удивились крутости Москвы.
Алик недоуменно на нас посмотрел: мол, что такого?
А потом спохватился:
– Тьфу, не Доктор Албан!.. «Доктор Ватсон»!
А это, выражаясь словами Ираклия Андронникова, тоже самое, что перепутать милостивого государя и Государя Императора.
Алика прекрасно знали и в Баку, и в Москве. Более того, москвичи, получая наши видеоматериалы, нередко путали автора и подписывали их «по умолчанию» именем «самого знаменитого бакинского тележуналиста». Я даже перестал удивляться, когда видел на экране собственные репортажи с титром «Рассказывает Али Шарафетдин». Алику, которого, несмотря на многочисленные причуды, невозможно было не любить, прощалось многое.
Но вот однажды случился казус, который своеобразно расставил точки над ё.
У моего друга Коли родился сын. Празднование этого светлого события затянулось и я остался ночевать в далеком спальном районе Ахмедлы. Выбираясь оттуда утром я припоздал на утреннюю летучку и попал под кампанию «Трудовая дисциплина – в массы!» Директор Давуд-муаллим, насупившись, приказал мне писать объяснительную.
Что ж. Извольте. И я абсолютно честно, подробно расписал, как поздравлял друга и как утром попросту не смог рассчитать время на дорогу. Пообещал впредь относиться к расписанию общественного транспорта внимательней. От обещаний снабдить друзей контрацептивами воздержался.
Но директор все равно заподозрил в объяснительной что-то неладное. Уж очень хорошо он знал мои саркастические наклонности. И он решил ответить в том же стиле, тем более, что чувством юмора не был обделен, чем, кстати, очень гордился.
И Давуд Гусейнович принялся писать резолюцию в углу моей объяснительной: «За опоздание на работу. Объявить выговор с занесением в трудовую книжку. НО ТАК, ЧТОБЫ НИ В КОЕМ СЛУЧАЕ НЕ ПОРАНИТЬ ЕГО ТВОРЧЕСКУЮ ДУШУ… Али Шарафетдину!»
Директор за формулированием изысканной резолюции позабыл адресата.
Впрочем никто не пострадал. Кажется, тогда у нас и трудовых книжек-то не было.
Еще об Алике.
Позже, в конце 1997 года, после значительной перестройки вещания МТРК, снова на ОРТ, стала выходить мировская передача «Вместе». (Ну то, что сперва, с подачи Юсифа, не имеющего диплома переводчика, ее азербайджанским названием стало «Ериндя» (что означает «на месте») – это отдельная история.)
Ведущим «Вместе» от Азербайджана стал, конечно же, Али Шарафетдин. Он к этому долго шел и он этого добился. Алик поселился в Москве, стал регулярно появляться в прямом эфире ОРТ, вел телемосты, брал интервью, часто вступал в полемику со своим коллегой и оппонентом – ведущим от Армении Артемом,сменившим на время постоянного Сероба Оганяна. Однажды он даже исхитрился заявить, что президент Армении – гражданин Азербайджана! Так Алик намекнул на то, Роберт Кочарян – родом из Нагорного Карабаха. Артем вытаращил глаза, что-то попытался возразить, но программа в этот момент закончилась и побежали титры.
Ведущие программы «Вместе» жили достаточно дружно. Вместе гуляли, вместе веселились, вместе старались справляться с неприятностями. Однажды Алик сильно простудился. Кто приютил занедужившего товарища? Как ни странно, именно Сероб Оганян. Он единственный из всей команды «Вместе» не употреблял алкоголя, не курил, привез в Москву жену и маленького сына, словом создал, в отличие от гуляк-журналистов, настоящий семейный очаг.
У Алика была высокая температура. Его напоили лекарствами, уложили в маленькой комнатке и погасили свет. Алик проспал некоторое время, проснулся и сквозь горячечную полудрему услышал, как в соседней комнате Сероб негромко разговаривает с супругой. Также негромко капризничает малыш. И слышит Алик, как Сероб то и дело ясно произносит:
– Девяносто три!
Снова течет тихая беседа. Вдруг опять:
– Девяносто три!
Чуть позже уже супруга Сероба:
– Девяносто три!
«Что это значит?!» – с внутренним стоном думает Алик, превозмогая головную боль. – «Они, видимо, хотят свести меня с ума!»
А из комнаты снова доносится:
– Девяносто три!
Алик не выдерживает и врывается в ярко освещенную гостиную:
– Девяносто четыре!
– Что случилось, Алик-джан? – удивляется Сероб.
– А что «девяносто три»?!
– Хм… А!.. Не «девяносто три», а «дзеноскетри» – «Заткнись» по-армянски. Видишь – ребенок капризничает…
На смену Алику Шарафетдину в качестве ведущей программы «Вместе» в Москву приехала Эльнар Вагифи (позже осчастливившая меня в браке). Ей надо было заселяться в квартиру, где прежде жил Алик.
– Как там? В каком все состоянии? – поинтересовалась Эля.
– Нормально, чисто, – ответил Алик.
– Точно? – засомневалась Эля. – А то ко мне гости должны сегодня прийти.
– Да ты что! — вскричал Алик. – Квартира в идеальном состоянии!
Подумал и добавил:
– Только надо презервативы с люстры снять.
Алик всегда любил забавные истории и умел их рассказывать. В том числе и про свои армейские похождения.
Служить ему довелось еще в советские времена — под Волгоградом.
Как-то раз под Новый Год Алик обнаружил в кладовке армейского клуба костюмы Деда Мороза и Снегурочки…
«Я же говорю – «Анкор, еще Анкор!» – мой фильм. Потому что ничего с тех послевоенных пор в жизни армейского городка не изменилось. Надел я дедморозовское обмундирование, а снегурочкину форму предложил товарищу – Вите. Витя – сибиряк, косая сажень в плечах, еще выше меня, здоровяк такой. Сарафан, надетый прямо поверх гимнастерки, не доставал ему даже до колен…
Мы, как водится, выпили и, выбравшись из расположения части, пошли поздравлять всех кого ни попадя. Хмельное офицерское собрание тоже не было обойдено нашим вниманием. Там все — в лежку. Командир полка, отсмеявшись, говорит: «Ладно, потусуйтесь, и – в полк!»
А нам мало.
Зашли домой к старшине Ананьеву. Того дома не оказалось, но жена его, что, между нами говоря, давала направо и налево, стала собирать на стол: салатик, там, рыбку, колбаску… Витя говорит: «Ты, Алик, как-то отвернись что ли, а я ее, Галину, того…»
Только он было раскрепостил брюки, возвращается старшина Ананьев…
Естественно, драка…
Просыпаемся на губе… Голова болит. Но самое смешное, что костюмы по-прежнему на нас. Так нас и вывели на плац, выставили перед полком.
Сто двадцать человек скрючились от хохота.
А полковник… он вообще приколист… матерным басом на нас:
«Вы только посмотрите на этих!.. Дед Мороз Кавказский!.. Так растак!.. А Снегурочка вообще хороша – напилась как сука и пыталась изнасиловать Галину Ананьеву! Я вас научу Родину любить! Трое суток ареста!»
А я не знаю – прикладывать руку к дедморозовской чалме или нет.
Рявкнули «Есть!» и пошагали исполнять, только борода привязанная за плечо залетела. Витя же так и остался в кокошнике…»
Рустам
Рустам Зулалов – один из моих любимейших операторов. Ему уже за 50, недавно у него родился внук, мы явно люди разных поколений, но тем не менее я считаю Рустама своим другом и очень ценю все то, чему он меня научил.
Рустам Зулалов, сын великого оперного певца, один из опытнейших телеоператоров в стране, очень интеллигентный, эрудированный, скромный, добрый и веселый человек. Лишь когда ему говорят «Рустам-муаллим», он злится и говорит: «Я не муаллим, я — завуч! Не надо никаких муаллимов!»
Много лет Рустам был главным оператором азербайджанского «Мира».
Как-то мы снимали передачу о самих себе: похвалиться, как работаем. Ну и операторы тоже должны были снимать друг друга. Рустам звонит другому нашему оператору – Джаванширу Джавадову, немного приболевшему:
– Джаник, ты нужен. Мы тут с тобой… Ну ты понимаешь… Ты – меня, я – тебя. Это самое. Но пусть это останется между нами! Что не мужчины что ли?
Вточь по тексту известного анекдота. Любит Рустамчик такие шутки.
И про телевидение Рустам любит рассказывать, помнит множество историй еще про гостелерадио советской поры.
Наняли как-то помощником оператора одного молодого человека крайне средней смышлености. Выехали на натурную съемку – на природу, за весенними этюдами. Оператор придумал лирический кадр, а для вящей лиричности приказал помощнику чуть сбоку держать в кадре веточку с набухающими почками. Композиция получилась – пальчики оближешь. Только вот когда оператор, не выключая камеру, принялся делать панораму, ретивый помощник, рванушись, ухитрился удержать ветку в кадре. Вышло, словно камера двигается вместе с кустом. Опер выключил съемочный агрегат и подарил помощнику долгий задумчивый взгляд.
Другая история была про оператора, принципиально не уезжавшего ни с одной съемки с пустыми руками. Хоть что-то да брал. Однажды после пышного банкета где-то в провинции, когда он подошел прощаться к председателю райисполкома, из подмышки груженого телетехникой оператора откровенно вывалилась целая жареная курица. Председатель вежливо отвел глаза, а опер как ни в чем не бывало поблагодарил за сытный обед. Пыльная курица была отфутболена под стол.
С Рустамом мы делали программы «Этический путеводитель», «Хит-парад весенних радостей», «Тайны серых скал», ряд портретных фильмов и неисчислимое множество всяких малометражных репортажей.
Рустам Зулалов как-то рассказал следующую историю:
Главного бакинского психиатра Агабека Султанова часто беспокоила некая женщина, жаловавшаяся, что ее дочь кушает муку: «Что делать, доктор? Все дети как дети, едят конфеты, фрукты, а моя муку ест». «Ничего, – успокаивал ее психиатр, – ничего страшного, это пройдет».
Но женщина не успокаивалась, все звонила и звонила: «Доктор, я так волнуюсь. Она опять ест муку. Что из этого выйдет?»
И Агабек Султанов не выдержал: «Что выйдет, что выйдет! Дющпяря выйдет!»
Примечание: дющпяря – азербайджанский вид пельменей
Камран
Режиссера у нас не было почти полгода. Лично мне это было очень неприятно: приходилось выполнять двойную, а то и тройную работу. К тому же я всегда любил в процессе написания сценария, съемок да и монтажа совместное творчество. Так оно было интереснее и удобнее. Я уже не говорю, что на съемках журналисту приходилось и переговоры вести и тяжеленный штатив волочить…
И вот к нам пришел статный, крепкий бородач Камран Мамедов. Судя по фигуре, он был способен легко поднять штатив. Вдобавок к этому неоспоримому достоинству выяснилось, что руки у Камрана чесались до творчества, он был страстным синефилом и компанейским человеком. За бородой итальянского партизана прятался горячий, но добрый и сентиментальный парень 22 лет. Он легко воодушевлялся темами, ниспосланными Москвой, еще быстрее – нашими собственными задумками. Бывало, мы затаривались салом, кетчупом, сладким чаем и придумывали дежурства напролет какие-то необычные сюжетные ходы, гэги и тексты.
Я вполне допускаю, что иные наши «юмористические» передачи были смешны только нам самим. Чего стоит только совершенно безумное «интервью» на крыше, где Камран в галстуке поверх голой волосатой груди изображал кинокритика Бунюэля Мамедова. (Имя придумал я. В «Скромное обаяние буржуазии» мне довелось влюбиться спустя несколько лет). Б. Мамедов высокопарно путался в словах, заявлял, что за последние 100 лет в кино ничего приличного не создано и рассуждал об отсутствии культуры у нынешних режиссеров. При этом он парил ноги в небольшом эмалированном тазу… Тазик мы позаимствовали у Юсифа, который обычно варил в нем картошку.
На нашего водителя Наби мы нацепили оправу от моих старых солнечных очков и заставили изображать профессора уфологии Луноходлу. На фоне шиховских скал профессор нес совершенную белиберду по-азербайджански, якобы утверждая, что лучшим свидетельством присутствия на Земле инопланетян является сертификат нотариальной конторы №1. Бухгалтер Махмуд изобразил нотариуса Г.М. Тормознутого, а камранов шурин Шамиль – тогда еще школьник – инопланетянина. Камран так загримировал родственника голубой краской, что бедняга Шамиль невероятно долго отмывался в нашем благоухающем туалете.
Секретарша Тахмина у нас превратилась в мать Нового азербайджанца, журналистка Айка Алиева – в репортера неведомой телекомпании CCN, а комментатор Тима Халилов – в размалеванную продавщицу магазина парфюмерии.
Мы с Камраном сняли крошечный боевичок с дивным, на мой взгляд, эпиграфом: «Криминальная обстановка по-прежнему радует». По сюжету, грабители, выходя из опустошенного банка, неострожно бросили окурок. Это оскорбило двух дворничих. Побросав метлы, бабки серией крепких ударов одолели злоумышленников. Еще бы! Дворничих-то изображали два знакомых каратиста. Камрана, который был одним из грабителей, приятели помяли от души.
В финале той – первоапрельской передачи – прогремел эпизод «Майкл Джексон в Баку». Наш друг Сеймур Гамидов – прекрасный танцовщик и хореограф – на полдня принял на себя титул короля поп-музыки. Он «приехал» на туристическом «Икарусе» и протанцевал на всех центральных улицах столицы. В итоге на площади Фонтанов Камран и Тима Халилов собрали невероятную толпу, шествующую за «кумиром миллионов». «Кумир» сперва волновался из-за неуклюжего парика, но быстро совладал с собой и стал эффектным гвоздем программы.
Моя крепкая дружба с Камраном Мамедовым временами приобретала матримониальный характер. Он принимал самое деятельное участие в организации моей свадьбы. А много раньше – на его свадьбе – я выступил в двух ипостасях – как видеооператор и свидетель со стороны жениха.
Камран и его невеста Джамиля заблаговременно подали заявление, но вскоре, по семейным обстоятельствам, им пришлось немного перенести дату регистрации. Мы с Камраном пошли во Дворец Счастья обговаривать эту ситуацию. В одной из комнаток бывшего дома нефтяного барона Муртузы Мухтарова нас приняла тихая девушка по имени Биллур.
– Здрасти! – поздоровались мы с Камраном.
– Салам! – отозвалась Биллур.
– Мы недавно, – сказал Камран интимным шепотом, – подали заявление…
Биллур подняла на нас свои большие глаза и собралась падать в обморок. Ее никто не предупредил о введении в стране закона о гомосексуальных браках.
После долгой паузы Камран пояснил:
– Я… с невестой приходил.
С каким облегчением Биллур вздохнула!
На съемках мы любили хулиганить.
В гобустанском музее – домике посреди знаменитого заповедника наскальных рисунков — оборудована искусственная пещера, полная манекенов доисторических людей, занимающихся ремонтом топоров, наскальной живописью, няньканьем маленьких кроманьончиков и поеданием ископаемых зверюшек. Мы дождались, когда заместитель директора заповедника, сопровождавший нас в экспедиции, куда-то отлучился, и сняли кадр в стиле «Миллион лет до нашей эры»: бородатый Камран оголился по пояс и замер среди древних гобустанцев… Правы антропологи. Человек за сто веков не изменился ни фига. Джинсы, из кармана которых торчит аккумулятор для телекамеры – вот и все достижения.
Тот же трюк мы пытались повторить в кубинском музее, но там коварный смотритель не оставлял нас ни на минуту.
А в фильме про Гобустан мы все-таки использовали «доисторическую внешность» моего друга. Правда, несколько по иному.
Многие знают, что среди достопримечательностей этого заповедника есть легендарный камень-бубен – Гавалдаш. Волей природы многотонный кусок скалы укрепился на трех камнях поменьше. Если в него постучать, раздается гулкий звук. Мы тоже про него слышали и даже читали в путеводителе. На наш вопрос «Где?» замдиректора Алекпер глубоко задумался. «Там», — сказал он и махнул в сторону гигантского массива, где на протяжении нескольких километров рассыпаны скалы всех форм и размеров. Более подробно указать нам адрес экспоната администратор музея отказался. В его глазах читалось, что он и сам бы с интересом поглядел бы на тот Гавалдаш.
– Что ж? – рассудила наша группа (Камран, оператор Рустам и я), – придется искать самим. Мы растянулись цепочкой и пошли прочесывать скалы. Палило июньское солнце. Между сухими колючками бегали пыльные ящерицы. Красноречивые дырки в земле напоминали о змеях. Шмыгнул подозрительный кролик… Через час, а может больше, удача улыбнулась нашему аксакалу: Рустам, отсвечивая желтой кепкой «Пензойл», влез на пригорок, откуда стал звать нас. Матеря колючки, мы направились к нему и увидели там вожделенный Гавалдаш. Формой и размером он напоминал большой концертный рояль. Рустам растопытрил штатив, настроил камеру и мы стали обладателями ценнейших кадров: Камран исполняет на древнейшем музыкальном инструменте композицию «На южном склоне виден лось».
Байки Камран любит. Вот одна из самых замечательных, в моей обработке:
Свадьба – самое любимое мероприятие в Азербайджане. Самое любимое и самое традиционное. По традиционности с ней могут поспорить разве что похороны, но кто назовет похороны своим пристрастием?
А вот свадьбы любят все: как устраивать, так и просто быть гостем, плясать, есть вдосталь, снова плясать, снова есть, говорить тосты и немедленно выпивать, снова есть и снова плясать, фотографироваться с молодыми, обсуждать других гостей, улыбчиво общаться с родственниками, которых сто лет не видал, опять-таки есть, пить плясать… Ну и слушать тамаду… О нем, собственно и пойдет речь…
Надо сказать, что азербайджанские свадьбы хоть и экстракт доживших до наших дней традиций, но современность и непременная европеизация коснулись и их. Отсюда марш Мендельсона, белое платье невесты, торт, швыряние букета и всяческие технические новинки: синтезаторы, видеосъемочые системы, мониторы по всему залу, цифровые фотокамеры, и прочие штучки.
Вот одна-то из штук и стала причиной немалого скандала.
Работал на свадьбе где-то в центральной части республики, между гор и полей, бывалый такой Тамада. Свадьба была для него не десятая и даже не сотая. Все тексты и все нюансы церемонии Тамада знал наизусть и, уже давно утратив ощущение праздника, оброс не только опытом, но и изрядным цинизмом…
В тот вечер он вышел на люди с замечательной технической новинкой, известной среди профессиональных звуковиков как «гарнитура». Это такой микрофон, который крепится непосредственно на голове и руки освобождаются, давая простор движениям. Радиомикрофоны, толстые словно бананы, на свадьбах эксплуатируются уже давно, радиогарнитуры же, передатчик которых крепится где-нибудь на поясе, а крошечный микрофончик торчит прямо возле губ, появились только-только. И вот вышел наш Тамада с такой гарнитурой, гордясь техническим прогрессом, и собой — непосредственным участником такового прогресса… Однако течение свадьбы привычно затянуло Тамаду в свое русло и, пригубливая из солидного бокала каждый тост, он уже неплохо… гм… наклюкался. Но вида, разумеется, профессионально не подавал.
Тостом …дцатым Тамада решил сделать тост «За нашу красавицу, за единственный свет в окошке у отца с матерью, которым они благородно поделились с достойнейшим из людей – женихом, за ее изящество, за ее красоту, за ее ум, за ее… В общем давайте выпьем за…» Здесь Тамада на секунду обернулся к ближайшему музыканту и, ошибочно прикрыв ладонью не микрофон, а бокал (микрофон-то как был, так и оставался возле губ), спросил во всю мощь динамиков:
– Как эту блядь зовут?
Зал в шоке.
Тамада после осознания сделанного – тоже.
Били его долго и нудно.
Выйдя из травмопункта, Тамада с техникой стал особенно осторожен.
Кенан
К нам в телекомпанию то и дело приходили молодые практикантки-стажерки – посмотреть, как делается содержимое телевизора, а то и попробовать сделать что-то самим. Одну из таких юных «журналисток» – Наргиз, милую и по-детски доверчивую, – поручили мне. И я, смущенный ее большими ресницами, не придумал ничего лучше, как реализовать свою старую мысль – сотворить программу «О любви». Разумеется, совместно.
Вот сидим мы как-то в редакторской. Я, планируя съемки, вовсю цитирую Ларошфуко, Лабрюйера и прочее содержимое книги «Максимы и афоризмы». Наргиз слушает, открыв рот, иногда поддакивает.
В этот момент входит наш знаменитый оператор Кянан Тофикович Магомедов, в сокращении – Кеша: обаятельный, искренний, талантливый парень, блестяще знающий свою работу, но неважно говорящий по-русски. Кеша прислушивается к нашему разговору. Кеша встревает в беседу и пытается выразить ту глубокую мысль, что программу о любви может сделать лишь человек, на собственном опыте испытавший это великое чувство, постигший всю волшебность невыразимых ощущений…
И Кеша обращается к наивной девчушке с выдающейся фразой:
– Наргиз, у тебя любовник есть?
Немая сцена.
Однажды у Алика Шарафетдина дома мы отмечали первый спутниковый перегон. Выпили, разгорячились. Стали спорить на извечные профессиональные темы. Тем более, что рядом сидели симпатичные девочки. Наконец, мы коснулись наболевшего:
– Что ты рассказываешь о своих достижениях, – говорю я Алику, – ты посчитай, у кого больше вышло передач.
– У тебя что ли больше? – спросил Алик.
– Конечно, больше.
– Да, ладно!.. Больше.., – Алик с сомнением.
– Конечно, больше.
Вошел Кеша Магомедов.
– Э-э, как вам не стыдно? Тут девочки сидят, а вы кричите «У меня больше, у меня больше!»
С Кянаном мы делали передачи о городе Кубе, о храме огнепоклонников «Атешгях», фильм об Институте Акушерства и Гинекологии и др.
Тима
Теймур Керимов пришел в «Мир» еще студентом второго курса института искусств. Он, человек веселый и энергичный, быстро влился в теплый коллектив. Меломан и культурист, фехтовальщик с аттестатом пианиста, он стал музыкальным оформителем телекомпании. Со временем, забыв о предыдущих дипломах, и непрестанно занимаясь самообразованием, Тима стал одним из лучших звукорежиссеров страны.
Мировцы очень любили снимать друг друга. И не важно, кем ты числился в ведомости, кем ты был по образованию. В кадре место было всем, потому что все были бесспорно талантливыми и несомненно телегеничными.
В программе о молодежи Тима умудрился оказаться аж в трех образах. Во-первых, он выступил в роли случайного прохожего и сказал все, что думает о своем поколении, во-вторых, на дискотеке, без рассказа о которой передача о молодежи была бы неполной, Тима сплясал что-то невероятно ритмическое. Наконец, в финале он стал самим собой: в студийной съемке Тима сидел на своем рабочем месте, в наушниках. Правда, в этот раз мы сняли Тиму со спины.
Эффектный кадр был украшен Тимой Керимовым в новогодней передаче. Решительно выбрасывая руку вперед, Тима пламенно желал телезрителям, чтобы они были здоровыми и сильными. Камера отъезжала и на экране становился виден могучий качок, на шее которого Тима декламировал свои пожелания. Богатырь Самир безостановочно приседал вместе с Тимой и его микрофоном… После пятого дубля Самир всерьез задумался: отчего его занесло в бодибилдинг, отчего он не занялся, к примеру, авиамодельным спортом?.. Ибо Тима в те времена весил не менее 80 килограммов.
К Тиме приехал друг. И Тима, проживающий на пересечении крупных городских магистралей – улицы Инглаб и проспекта Азадлыг (соответственно — улицы Революции и проспекта Свободы) в районе с старинными криминально-блатными традициями, решил показать товарищу свой квартал, свою «махаллю».
Едут они по широкой Инглаб-стрит и Тима вовсю рассказывает о нравах «малой родины»:
– У нас все круто! У нас свои правила! Мы знаем лишь своих и никто ничего не может сказать!
И в это мгновение они видят, что прямо посреди улицы Революции с ее плотным дорожным движением, в только-только наступающих сумерках стоит какой-то мужик и… мочится прямо на мостовую.
Друг вытаращил глаза и сразу признал, что район действительно крутой.
Но еще больше был шокирован сам Тима. Легенды, конечно, легендами, но так откровенно…
Эпизод, характеризующий становление Тимы Керимова как водителя. Тима открыл гараж, отпер машину и… сел на заднее сиденье.
История о том, как у бакинцев языки поперепутались:
К Тиме Керимову – тогда звукорежиссеру телеканала АВА – в студию влетает девушка из многочисленных сотрудниц-помрежей и говорит пламенно:
– Тима! Отсоси! Срочно!
Тима чуть в обморок не упал:
– Что? Где? Сейчас? Что-о-о?!!!
Тогда девушка произнесла то же по слогам:
– Ат сяси! Мяня бир дана ат сяси лазымдыр. Срочно!
Для тех, кто несвободно владеет азербайджанским, маленький словарик:
мяня – мне
бир дана – один штук
ат – лошадь
сяси – звук, голос
лазымдыр – нужно, нуженДевице просто-напросто требовался для какой-то передачи звук лошадиного ржания.
Уля Джабарлы, супруга Тимы, сменила место работы и стала топ-менеджером бакинского отделения крутой переводчицкой конторы. Спустя несколько дней наша компания собралась вместе и стала обсуждать, как мы все пойдем на свадьбу к нашей общей подруге Арифе.
– Когда свадьба? – спросила Уля.
– В пятницу.
– А во сколько?
– В шесть надо быть в ресторане.
— Да-а, — протянула Уля, размышляя, – Это ж во сколько мне надо будет уйти с работы, чтобы сделать прическу и нарядиться…
– Ничего, – сказал я, – Что тут такого? Отпросишься.
– Да, конечно, – сказала Уля.
Задумалась.
– Погоди! У кого отпрошусь-то? Я же сама генеральный директор!
Посмеялись…
Уля, как и все жены, иногда любит пожаловаться на недостаточное внимание мужа: «Не любишь ты меня, не интересуешься!»
И вот как-то Тима на подобную жалобу откровенно ляпнул:
– Милая! Я знаю каждый прыщик на твоем теле!
«И главное нет у меня никаких прыщиков!» – со смехом рассказывала это Уля.
Сидим мы как-то с Тимой и Улей в «Трактире на Молоканке». Должен подойти наш общий друг Камран. Вот он уже подошел, но все мы там собрались впервые и Камран понятия не имеет, где этот трактир находится… Тима, увидев Камрана сквозь стекло витрины стал направлять друга по мобильному:
– Иди вперед… Так… Остановись… А теперь повернись ко мне!..
Мурад
Мурад Кадымбеков прибыл в телекомпанию «Мир» весной 1996 года. Он дебютировал с интересной программой о собственных родителях-журналистах и дальше снимал очень неплохие фильмы – об архитектуре, о летчиках и т.д. При этом у Мурада как-то быстро образовался имидж человека-катастрофы. На первой же съемке у него случился пожар. Оператор Эльчин Гулиев до сих пор уверяет, что Мурад пытался тушить короткое замыкание водой.
В летном училище, где Мурад снимал начинающих пилотов, спустя некоторое время потерпел крушение самолет.
Однажды Мурад принес заявление Председателю Гостелерадио (по вопросу использования архивов). Председатель нарисовал положительную резолюцию. И это был последний документ, который он подписал. Председателя сняли с должности в тот же день.
Когда Мурад сопровождал во время официального визита главу ЮНЕСКО Федерико Майора, все мировцы за Майора сильно переживали.
Мурад своеобразно себя реабилитировал, взяв интервью у ректора Бакинского госуниверситета. На следующий же день Муртуза Алескерова назначили Председателем Милли Меджлиса – спикером азербайджанского парламента.
В свадебное путешествие Мурад Кадымбеков поехал на средиземноморское побережье — в Анталию. На пляже к нему подвалил подозрительного вида турок и предложил научить подводному плаванию.
– Научу элементарно. Лицензия у вас есть?
– Нет.
– Ничего. За две недели и 300 долларов научу вас нырять.
– Это долго, мы вот-вот улетаем.
– Хорошо, за три дня и 200 долларов.
– Нет.
– Ладно, давай 100 баксов и нырнем так.
– Я сказал – нет.
– Хорошо, но если ты передумаешь, приходи. Только вот завтра с утра меня не будет — еду на реку вытаскивать трупы трех моих учеников…
Много лет спустя Мурад Кадымбеков возглавлял иллюстрированный еженедельник «События». Случилось им как-то готовить большой, развернутый материал о председателе русской общины Азербайджана, члене парламента Михаиле Забелине.
Разумеется, статья была положительная. Но и не без критики в адрес других депутатов. Одним из основных тезисов материала был «Уж если в парламенте кто и работает, так это Забелин!» Название статьи – в последний момент и с наливающимися чугуном головами – состряпали в этом же духе… Однако над формулировкой думали, по-видимому, недолго, потому что на утро Мурад прибежал весь взъерошенный, близкий к истерике. В руке у него был свежайший номер «Событий», через главный разворот которого шел дерзкий заголовок: «Депутат Забелин – самый работающий среди бездельников».
Хорошо, что Забелин оказался отходчивым мужиком…
Арзу
Поскольку телевизионного образования не давал в те времена ни один вуз, то в телевидение приходили, добиваясь немалого успеха, люди самых разных специальностей. Так, музыкальный редактор Тима Керимов у нас был по образованию киновед, журналистка Айтен Алиева – переводчица, журналист Вюгар Мирсадиг – кораблестроитель, мы с Аликом Шарафетдином – филологи, журналист Тима Халилов – инженер-нефтяник, оператор Кеша – художник-декоратор. Водитель Ильгар в свободное время подрабатывал манекенщиком и фотомоделью. Но самой колоритной, на мой взгляд, специальностью обладал первый мировский монтажер Арзу Гуламов. Он был профессиональным помощником машиниста метро. К тому же он играл на ударной установке в рок-группе «Немо». Ехидный Шарафетдин, повздорив с Арзу, сочинил эпиграмму:
«Лидер рокеров и хамов,
Монтажёр Арзу Гуламов»
Большой, грубоватый и в то же время наивный Арзу всегда был объектом для розыгрышей. Как–то в году этак 1998-м, когда он работал в телекомпании «Спейс», в монтажную зашли Камран с Тимой, служившие в то время там же. Тима украдкой стащил с огромного пульта какую-то пипочку – одну из десятков ручек настройки – и аккуратно поставил ее на свободную панель. Вслед за этим он невинно спросил: «Извини, Арзу, что отрываю, сам понимаешь, я знаю пульт еще не так хорошо, как ты. Вот этот регулятор мне неизвестен. Для чего он?»
Арзу, увлеченный монтажем, презрительно вздохнул, как бы говоря: «что за бестолковая молодежь пошла, все объяснять надо!» Он развернул свой крупногабаритный корпус к подкорректированной Тимой части пульта и с величественным жестом барона дю Валлона собрался было прочитать краткую лекцию на тему «Я вырос с трехпостовкой «Бетакам»»… Как вдруг с ужасом увидел на пульте незнакомую ручку. Там, где ее никогда не было!.. Арзу воззрился на нее словно астроном на вторую Луну, словно садовод на арбуз-многогранник, словно пианист на цветные клавиши… Арзу забыл о лекции и с мычанием тургеневского Герасима потянулся пальцем к новооткрытой ручке: «А-му-ы-ы-у-ы…» Осторожным пальчиком он дотронулся до таинственного пункта монтажного оборудования. Тот, разумеется, незамедлительно упал и скатился по панели на пол.
Камран с Тимой расхохотались. Арзу с облегчением вздохнул: система мироздания осталась прежней.
С Арзу то и дело что-то приключалось. В представительстве турецкого телеканала «Наргиз-ТВ» ему выдали удостоверение, в которое забыли вписать имя: только отчество и фамилию. Так и значилось: «Айдын оглы Гуламов».
Весной 2001 года Арзу отправился в Москву на курсы повышения своей телевизионной квалификации и приобретения профессионального диплома. По ходу дела он, как и всякий добропорядочный студент вдали от родины, подрабатывал всеми возможными способами. Например, оператором, благо, техникой владел.
Отсюда история:
Одним из заданий для новоявленного оператора канала РТР Арзу Гуламова было поручение снять подписание контракта между компанией ЛУКойл и администрацией Астраханской области. В качестве репортера Арзу придали бывшего ведущего программы «Вместе» Сероба Оганяна, упоминавшегося выше. Приехали Арзу и Сероб на Лукойловскую церемонию. Там их встретил пресс-секретарь:
– Вы кто, с какого телеканала?
– Так и так, Сероб Оганян, Арзу Гуламов, РТР.
Секретарь долго выписывал по буквам мудреные имена, а затем не утерпел и вежливо спросил:
– Ребята, а на Российском Телевидении русские есть?
Айка
Айтен Алиева была одной из самых старых сотрудниц «Мира». Владение английским языком без словаря позволило ей взвалить на себя всю нашу «западную» продукцию – репортажи для телеканала CNN. Впрочем она успевала работать и на обычные новости, снимать большие передачи. Одной из самых первых была программа о детском доме. Пронзительные кадры, щемящая душу музыка, невероятные детские судьбы…
Я набирал на компьютере айкин сценарий. Завершив, спросил о названии фильма.
– Я даже не знаю…, – задумалась Айка.
Не дождавшись ответа я так и набрал.
Удивительно другое — никто ни разу не спросил ни у автора, ни у оператора, ни у руководства: а почему собственно этот фильм так странно называется – «Я даже не знаю…»? Видать, легла-таки фраза на интонацию телетворения.
Рассказывала Айтен Алиева.
На съемках 2-й части кулинарного сериала «Memory of Taste» в Ленкорани воспроизводилась сцена охоты на уток. Но сезон уже закончился и местный егерь предложил за возмещение расходов использовать дикую утку, жившую у него в подсобном хозяйстве. Продюсер согласился. Взяли утку, связали ей лапки и поехали в леса-болота. По приезде на место охотник, всю дорогу самолично державший утку, признался, что теперь убить птицу у него не поднимется рука: «Другое дело, – говорит, – где-то высоко в воздухе, а вот так, живую душу… Не могу». Ладно.
Связали лапки покрепче, начали снимать. Кадр выстрела. Ба-бах!..
Собака – умнейший пес – летит в воду, выскакивает где-то на другом берегу, носится, ищет дичь. Через полчаса прибегает, высунув язык и недоуменно смотрит на «промазавшего» хозяина. Тот совершенно серьезно объясняет ей, что это понарошку, для кино. Собака обиженно отходит. Но ведь надо снимать и ее бросок за добычей. А она-то обижена.
Хозяин говорит, что пока пес не забудет этот холостой выстрел, никуда не побежит…
Однако делать нечего. Приходится опять охотнику рассказывать собаке о тонкостях киноискусства. Пес понимает, что от него не отвяжутся и дает согласие. Мотор. Выстрел. Псина четко бросается в воду, делает круг, вылезает, отряхивается и смотрит на изуверов: «Хватит?»
Теперь требуется отснять кадр падения дичи. Вверх подбрасывается живая утка со связанными лапками. Она – плюх на траву и сразу голову торчком, улыбается, зараза, прямо в камеру! И так несколько дублей. Режиссер кричит: «Мне нужна подбитая дичь, а не киноактриса!»
Только на седьмой или восьмой раз утку кинули так, что она не успела быстро вскочить…
О сложностях, остающихся вне кадра. Тоже на съемках «Memory of Taste-2». У режиссера Шамиля Наджафзаде родилась красивая идея: ведущая Айтен стоит в моторной лодке, читает свой текст, а лодка, как бы сама собой, медленно удаляется… В кадре, таким образом, видна одна Айтен. А кто не виден? Не виден рулевой в лодке, не виден звукооператор, накрытый какой-то несвежей дохой и потеющий под ней немилосердно. Не виден парень, запускающий двигатель. А также в воде сидят два посиневших местных жителя и придерживают лодку, чтобы та до поры до времени не раскачивалась… А в кадре – идиллия.
Назим
Прекрасный режиссер с кинематографическим опытом, дотошный мастер постановки и монтажа, Назим Мамедов в «Мире» той поры стал последним ценным приобретением. Сверхзанятого Назима иногда было нелегко раскачать на еще одну работу, но если уж он брался, то доводил результаты труда всей команды до максимальной приближенности к идеалу.
Рассказы Назима.
«История давней поры. На телестудию прибыли киношники с оборудованием. А кому-то было лень оформлять отдельный пропуск на технику и автобус со звуковой аппаратурой «тон-ваген» и его (автобус) вписали в общий список. Все прошли, а один из сотрудников, белобрысый такой, задержался. Его полиция спрашивает:
– Ты кто?
– С киностудии.
Заглянули в список.
– А… Ты что ли Тон-ваген? Проходи.»
«На съемки фильма «Мерзавец» был приглашен оператором-постановщиком москвич Александр Ильховский. Каждый съемочный день как правило завершался богатыми застольями. И вот, как-то раз Саша, ежедневно приезжавший на станцию метро «Площадь XI Красной Армии», сказал, что хочет сказать тост по-азербайджански. Все удивились и примолкли. Саша поднял бокал и провозгласил:
– Онбиринджигызылордумейданы!!!
– Все понятно, – сказали ему – садись, отдыхай.»
«Киносъемки где-то в горном районе. За манипуляциями оператора Заура Магеррамова долго наблюдает местный аксакал. Наконец любопытство аксакала перебарывает его деликатность и он обращается к кинооператору:
– Сынок, что ты все смотришь в эту дырку (видоискатель. – В. С.)? Без нее никак нельзя?
– Отец, – со вздохом ответил Магеррамов, – я в эту дырку пять лет учился смотреть.»
Давуд
Давуд Иманов был директором «Мира» более пяти лет. С этим именем связаны и светлые времена телекомпании, и не очень. Давуд Гусейнович старался быть строгим, но демократичным, регулярно приказывал сотрудникам изменить отношение к работе, в хорошем настроении рассказывал анекдоты и истории.
Вот две из его историй.
В Евлахе – городке на западе Азербайджана был городской театр. И был в нем один особо уважаемый актер – Тофик-муаллим. Его так ценили местные театралы, что стоило Тофику-муаллиму в ходе представления, сугубо по пьесе достать на сцене сигарету, из зала бежало несколько поклонников со спичками и зажигалками.
В далекие патриархально-советские времена выехала газетная бригада из Баку в азербайджанскую глубинку. Среди газетчиков был и фотокорреспондент Юра. Лет тридцати пяти, бакинец в n-ом поколении…
На другой день после приезда да после буйного ночного празднования сего важного события Юра встал сравнительно рано. Часов в семь. Утро только занималось. Крошечный городок, окруженный горами и садами, представал во всем своем великолепии. Полной грудь вдыхая свежий горный воздух, Юра вышел на маленькую площадь перед крошечной городской гостиницей и увидел, что несколько местных жителей устроили что-то вроде миниатюрного рынка, выложив на ящики и прочие приспособления фрукты, овощи, зелень. Там же сидела и классическая восточная бабулька, вся в шалях и платках. Она перетирала сочные, янтарные плоды хурмы и аккуратно строила из них пирамидку.
Юрой овладела жажда общения. И Юра пошел «в народ», вполне прилично заговорив по-азербайджански:
– Сабыхыныз хеир, хала! (Доброе утро, тетушка!)
– Салам, оглум! (Здравствуй, сынок!) – приветливо отозвалась бабулька.
– Неджасян? (Как дела?)
– Чох саг ол! (Спасибо).
Беседа текла неторопливо.
– Ня гезяль хурма… Сяниндир? (Какая красивая хурма… Твоя?)
– Хя, мянимди (Да, моя).
– Нечяя верирсян? (Почем отдаешь?)
– Беш маната (За пять рублей).
– ДА ТЫ ЧТО, О#УЕЛА ЧТО ЛИ?!!
Орхан
Орхан Садыхов, известный в телевизионном и литературном мирах как Орхан Фикретоглу, работал с нами около года. Занимая должность художественного руководителя он покорил нас тонким юмором, мировоззрением вдумчивого философа, мягкостью характера и отсутствием всяческого желания изображать из себя большого начальника. Практически сразу Орхан отказался от персональной машины. Проводил с сотрудниками индивидуальные и коллективные беседы в чайханах. При этом платил за чай сам. Рассказывал истории о Литературном институте и киностудии «Азербайджанфильм».
Например, такие:
«Захожу в кабинет к директору киностудии Рамизу Фаталиеву, а там шесть иранцев молятся на ковриках. Рамиз шепчет: «Тихо! Не мешай!»
Наконец молитва была завершена, гости встали с колен и на чистом русском языке говорят:
«Ну чо ты? Наливай же, … твою мать!»»
«Новый директор киностудии «Азербайджанфильм» Зияфят Аббасов, утвердившись на этом посту, стал наводить строгие порядки. На утренней летучке он заявил, что прекращает хождение по студии разных торговцев и коробейников, а то их стало больше, чем кинематографистов…
Тут в кабинете приоткрывается дверь, в нее просовывается голова и спрашивает доверительным шепотом:
– Зияфят-муалим, мед натуральный не хотите?»
С Орханом в литературном институте имени Горького учился еще один студент из Азербайджана – критик Зия. Помимо жутких усов он славился неповторимой многословностью. Ну любил парень поразглагольствовать…
Как-то на семинаре он читал доклад. Десять минут… двадцать… сорок… час… И в заключение обратился к завкафедрой:
– Иван Николаевич, я кончил.
– Ох, – вздохнул профессор, – пока ты читал, я два раза кончил.
По свидетельству Орхана Фикретоглу, на стене ресторана Центрального Дома Литератора, рядом с автографами Булгакова, Катаева и других знаменитых писателей, есть и такая трогательная в своей патриотической патетике надпись: «Здесь прогрессивный азербайджанский поэт Шаик Вели засунул вилку в задницу реакционному грузинскому прозаику Гие Мепсашвили».
Орхан Фикретоглу стал известен как телеведущий и драматург, позже он занялся кинорежиссурой. В году 1997 была поставлена его пьеса «Гапы» («Дверь»). У меня хранится наша общая фотография с надписью: «Самому оригинальному другу Славику Сапунову. Я желаю тебе перейти через все «Гапы», к Богу, к Истине, к белой дороге, где живут все «гапышники». Сын Фикрета Орхан. 1966 г. март 21 (это не ошибка)»…
Съемки
При всей кажущейся легкомысленности работа на телевидении далеко не всегда была столь безопасной.
Рафаэль Ильясов на съемках фильма об именах отравился пиротехническим дымом, который для эффекта загадочности организовал режиссер Назим Мамедов.
Мы с Камраном и Тимой Халиловым чуть не сверзились в пропасть близ Афурджинского водопада.
В февральскую стужу на крыше нашего здания меня окатили из ведра водой. Ради забавного финала передачи, как ни странно, о традициях гостеприимства.
Мурад Кадымбеков нырял в сальсу – жерло грязевого вулкана.
Водитель Беюкага на шиховском пляже вскочил с берега на полузатопленную карусель, а она провернулась и унесла его далеко в море.
Другой водитель – Наби – для чего-то взобрался на скалу близ селения Тенги. Снять его оттуда оказалось непросто.
В новогодней передаче и вовсе был парад трюков: Камран в костюме жениха обрушивался в открытый бассейн, я декламировал пожелания в вольере с дикими горбатыми быками зебу, Аида Абдуллаева общалась накоротке с цирковым медведем.
Наконец, когда Камран и Эльчин Гулиев отправились снимать в пригородный ресторан встречу видных психологов и психиатров, они оказались в центре проведения какой-то полицейской операции. Часть хмельных психологов и психиатров были повязана, а часть устроила гонки по бинагадинскому проселку с применением огнестрельного оружия. Вспоминая свист пуль и дрожь погони, Камран до сих пор бледнеет. Выходит из машины и нервно курит.
При встречах со знаменитостями содержимое головы нередко ведет себя крайне подло.
Анастасия Вертинская – первая женщина, к которой я обратился «госпожа». Потому что, к своему стыду, в тот момент забыл, как звали ее знаменитого отца.
В разговоре с Александром Абдуловым из меня вылетело жуткое словосочетание «очень прекрасно».
Беседуя с поэтессой Риммой Казаковой, я смог вспомнить лишь ее тексты к песням Александра Серова, вроде «Лепишь, творишь, малюешь».
В интервью с Боярским вообще перепутал несколько ролей.
Зато в разговоре с Ларисой Долиной, прибывшей в Баку с концертной программой «Я – бакинка», в ответ на ее фразы вроде «ваш город – чудесный», я праведно вознегодовал: «Давайте уж скажем, что это наш город!» «Да, конечно, – улыбнулась замечательная певица, это наш город с вами!»
Обаятельнейшим человеком оказался киноактер Владимир Ильин («Шапка», «Хочу в тюрьму», «Ландыш серебристый», «Маросейка, 12» и др.). На мой вопрос о фестивале «Восток-Запад» Ильин признался, что в фестивальных делах он еще девственник, а вслед за этим разразился монологом таким пространным, что в конце был вынужден смущенно поинтересоваться: «О чем вы спрашивали?»
А вот с Михал Михалычем Жванецким пообщаться, увы, не удалось. Наши продюсеры не смогли договориться. Мы только вежливо улыбнулись другу другу.
С самым знаменитым современным азербайджанским писателем Чингизом Абдуллаевым мы встречались неоднократно. Первый раз – на юбилее Натига Расулзаде. Стыдно признаться, но тогда я столько выпил за здоровье любимого прозаика-юбиляра, что после с трудом мог вспомнить, как прошла моя беседа с одним из гостей – Чингизом-муаллимом. Именитый детективист ничем не выказал удивления по поводу моего состояния. Однако несколько лет спустя я обнаружил в его книжке «Совесть негодяев» персонажа по имени Вячеслав Сапунов. Тот Сапунов был московским ресторатором криминального толка и автор не отказал себе в удовольствии расстрелять его через несколько страниц.
Главным героем своего фильма «Нефтезона» Алик Шарафетдин выбрал жителя нефтяного поселка Сергея Валиева. Разогретый расслабляющей рюмкой, на фоне заката Сергей наговорил Алику в микрофон задушевный, лирический монолог о своей жизни посреди старых вышек, о жизни, тихо протекающей под непрекращающийся скрип нефтяных качалок.
Разумеется, документальная режиссура требовала записать этот своеобразный звук. Однако время поджимало, кассеты уже закончились… Словом, за скрипом приехали на другой день – в воскресенье.
Еще и к поселку не подъехали, Алик почувствовал неладное. А среди вышек убедился – так и есть. Качалки работали, но в гробовой тишине. Алик вышел из машины и принялся недоуменно смотреть на чудо. И в этот момент откуда-то вылезла вымазанная мазутом фигура и подробно рассказала, что она думает об этих … телевизионщиках, из-за которых нефтяное начальство в выходной, ни свет ни заря заставила рабочих поселка смазывать все насосы.
Скрип, раздающийся в фильме, записали при помощи калитки Сергея Валиева.
Фильм «Нефтезона/Сергей Валиев» прославил Алика и принес ему возможность продолжить телевизионное образование в США.
В детской выставочной галерее я брал интервью у юной художницы Дели Атхемзаде, 8 лет. Промаявшись со страшно смущающейся девчушкой некоторое время и задав ей несколько вопросов, я выдал нечно солидное, искусствоведческое:
– Скажи, пожалуйста, Деля… У каждого художника в творчестве существует ключевая тема, тема, над которой автор работает всю жизнь, постоянно обогащая ее новыми и новыми воплощениями, новыми и новыми образами. Есть ли такая тема у тебя?
— Есть, — откровенно ответила Деля, — Зайцы.
Снимал я программу об Институте Акушерства и Гинекологии.
В кабинете директора института – многажды и европейски титулованной гинекологини, суровой и едкой Адыли Гейдаровны Курбановой собрались институтские светила. Беседуем на разные темы, близкие к основной. Зашел разговор о ранних беременностях.
– У нас это не очень распространено, – говорила Адыля Гейдаровна, – А вот в России действительно, Бог знает, что творится! Были случаи, когда даже отцы сожительствовали с дочерьми, отчимы с падчерицами…
– Да, – поддержал директрису ее любимчик доктор Айдын, — такие случаи действительно нередки. Я собираю о них вырезки, накапливаю материал.
– Правильно, – одобрила Адыля Гейдаровна, – для онанизма очень хорошо!
В Институте Акушерства и Гинекологии я задался вопросом: а есть ли в роддоме мужской туалет? Оказалось, нет. Там общие.
По служебной необходимости, а равно и сообразно с творческим рвением мировцы нередко выезжали в командировки – в районы республики. Работали споро и за два-три-четыре дня обычно успевали отснять материала на добротный документальный фильм. При этом успевали и повеселиться.
Вот, например, в Ленкорани. Долгий съемочный день был завершен компактным, но богатым банкетом от администрации. Группа «Мира», состоявшая из Али Шарафетдина, Рустама Зулалова, Камрана Мамедова и Орхана Фикретоглу, славно угостилась и поздним вечером собиралась отойти ко сну в небольшом местном кемпинге. Бедняга-Алик неважно себя чувствовал – он простудился, у него поднялась температура. Алик отказался от «продолжения банкета» и улегся спать. Коварный Камран выждал минут десять, убедился, что Али погрузился в глубокий сон, и принялся его расталкивать:
– Алик! Алик! Вставай! Пора выезжать на съемку!
– Угу! – пробормотал Алик и с трудом приоткрыв глаза, сквозь толпу полуодетых коллег (только, ясное дело, они не одевались, а раздевались) поплелся в ванную. Умылся, почистил зубы. Вышел покачивая тяжелой головой. Встретил еще не допевшего застольные песни Рустама:
– Поехали?
– Куда?! – поразился Рустам.
– На съемку!
– Какая на … съемка?! Час ночи!
…От рассвирепевшего Алика Камран убежал.
Но Камрану позже тоже пришлось пережить нелегкие минуты.
Администрация, выделившая съемочной группе «Мира» помещение для ночлега, сочла нормальным предложить им комнату с двуспальной кроватью. В нее устало упали Камран и Орхан.
Среди ночи Камран проснулся от странного ощущения. Кто-то самым нежным образом поглаживал его по организму. Вот легкое прикосновение к животу, вот к груди… «Это что за манеры?! Это что за ласки?!» – похолодел Камран.
Он несколько минут не решался обернуться к соседу.
Готовил гневную речь.
Но когда все-таки развернулся, то увидел, что Орхан крепко спит, укутавшись в шерстяное одеяло.
«Хм!» – вторично удивился Камран непрекращающимся ощущениям. Он отбросил одеяло и понял, кто его ласкал.
Муравьи, протоптавшие дорожку через телевизионную постель.
Многие командировки оставили своеобразные впечатления. В Гянджебасаре, например, Камран так приглянулся начальнику местной милиции, что тот серьезно предложил ему руку и сердце единственной дочери. Камран с поклонами и экивоками отказался. Во-первых, в Баку у него оставалась прелестная невеста Джамиля, в во-вторых, он увидел эту дочку…
Кардиообследование и рентген, которое прошли мировцы в Гяндже на съемках нового медицинского центра, показало наличие в кешином организме крупного металлического предмета. Прежде чем врачи поволокли Кешу на операционный стол, Кянан смущенно улыбаясь, вытащил из нагрудного кармана забытый там здоровенный ключ от квартиры.
Немало программ было посвящено известному парапсихологу Тофику Дадашеву. Одну из них было решено сделать по принципу «Дадашев отвечает на вопросы зрителей». Записать коллекцию вопросов поручили Мураду Кадымбекову. Мурад обзавелся кассетой, микрофоном, оператором и вышел на улицы города, где стал приставать к прохожим с предложением задать вопросы легендарному ясновидящему и целителю… Один дядька привел в восторг и оператора, и Мурада.
– Мы готовим передачу с Тофиком Дадашевым. Вы можете что-нибудь у него спросить, – сказал Мурад.
– Когда спросить?
– Ну сейчас… Когда же еще?
– Куда спрашивать?
– Вот сюда.
Дядька ухватился за микрофон:
– Алло! Алло! Тофик-муаллим! Алло!! Не слышит!…
Истории из жизни передвижной выставки «Восковые фигуры мадам Тюссо», которую я снимал в декабре 2001 года во Дворце Культры имени Шахрияра:
Вообще-то имя Тюссо выставка носила в основном только для привлечения публики. Однако один из бакинских журналистов долго требовал у директора выставки Расима Исмиханова встречи лично с «Ханым Тюссо». Расим на полном серьезе сказал, что мадам Тюссо отъехала на недельку по делам, но уже скоро вернется.
Другой журналист обещал сделать репортаж о выставке, но сакцентировал статью на том, что из этого же здания выселяют партию «Ени Мусават», а вот для восковых знаменитостей и уродов место нашлось!
В Волгограде самой крайней фигурой в экспозиции был весьма натурально исполненный Альберт Эйнштейн, сидящий на стуле… С утра на выставке тихо, посетителей немного… На соседнем с Эйнштейном стуле устроилась девушка-смотрительница с книжкой. И не заметила, как в зал вошла старушка — поглядеть на восковые чудеса…
Долго рассматривала Эйнштейна. А заодно и смотрительницу. И вдруг та, до сих пор сидевшая неподвижно, перелистнула страницу!!!
Старушка бабахнулась в обморок.
Историю рассказал Фуад Мусаевич Алекперов – заместитель начальника Бакинского Метрополитена по безопасности.
Фуад Мусаевич, хоть и является одним из высших чинов метро, а скорей всего именно по этому, часто спускается непосредственно в тоннель, дабы проинспектировать работу подземелья. А поскольку тоннельная работа ведется преимущественно по ночам, то и спукаются все туда глубоким вечером. И хоть кто — хоть начальник, хоть простой рабочий — все должны надеть яркий оранжевый жилет. Таковы правила безопасности. Жилет обычный: такой и дворники носят, и асфальтоукладчики… Вот и Фуад Мусаевич надел. Прямо поверх своего парадного мундира с погонами и звездами, расшитого золотой вязью…
Около полуночи в метро еще были последние пассажиры. Там же были и путейцы. Пассажиры ждали поезда, а рабочие – отключения тока. На конечной станции стояла маленькая девочка с отцом. Она поглядела на седого мужчину в форме и жилете, попыталась сообразить, как два таких наряда могут сочетаться, но попытка не удалась. Тогда девочка обратилась к отцу:
– Папа, а кто этот дяденька?
Папа посмотрел исподтишка на Фуада Мусаевича, мысленно почесал в затылке и родил вывод:
– Это, дочка, генерал всех дворников!
Фуад Мусаевич рассказывал, что он и «первым азербайджанским космонавтом» успел побывать и «генералом подземных войск»…
Красотки
Много ярких впечатлений оставила работа с участницами первого конкурса красоты «Мисс Баку-96». Я придумал целый цикл программ о конкурсантках и с удовольствием общался с красавицами почти месяц. Мне с неменьшим удовольствием помогали режиссер Камран Мамедов и оператор Эльчин Гулиев.
Наконец, дело стало двигаться к финалу. В Театре Оперы и Балета проходила одна из последних репетиций. Полтора десятка красоток танцевали полонез, ламбаду, оттачивали проходы, эффектные развороты… Конечно, не у всех из них были равные шансы на успех. И внешние данные, и уровень грациозности настолько разнились, что журнал «Шамс» впоследствии ехидно назвал весь этот конкурс «Джурассик Шоу»… Почти сразу стала очевидна фаворитка – Нармина Зарбалиева. В придачу к природной красоте она обладала значительными навыками профессиональной модели. Хореографы, работавшие на конкурсе, ничему новому Нармину научить не могли. А потому на репетициях Нармина откровенно скучала.
Мы с Камраном, заглянувшие на ту репетицию, с ней разговорились. Еще на ранних передачах мы убедились, что Нармина Зарбалиева – не только красивая девушка, но и остроумный собеседник. Разговор происходил на одной из внутренних лестничных площадок возле урны и таблички «Место для курения», потому что Камран может прожить без сигарет не больше четырех минут. Долго говорили — о жизни, о конкурсе, о конкурсантках… В конце концов, обсудив безусловный успех нашей последней передачи, предпочтения во фруктах и ситуацию на Ближнем Востоке, мы решили вернуться на место основных событий – на сцену театра.
Вернулись.
Но там никого не было. Огни рампы были погашены и сцена освещалась лишь слабыми дежурными фонарями. Пометавшись по залу и вестибюлю, мы поняли, что совсем одни во всем театре. А театр надежно заперт.
Камран попробовал напеть вебберовского «Призрака в опере». Пожалуй, это было первое и, к счастью, последнее выступление такого уровня в прославленном театре. Мы попросили его не вокалировать, а подумать о поисках выхода. Камран призадумался и обнаружил все в тех же курительных кулуарах первого этажа окно, запертое изнутри. Створка со стуком распахнулись, впустив в наши легкие воздух свободы. Спрыгнул Камран, спрыгнул я, спрыгнула Нармина… После я еще долго гордился, что аж полсекунды держал на руках королеву красоты.
Мы прошли через внутренний двор театра – к служебному входу. Полицейскому, охряняющему отечественные оперу и балет, предъявить нам было нечего. Статью «За отказ от ночевки в кулисах» у нас пока не ввели, а фрагментов декорации «Севильского Цирюльника» в наших руках он не заприметил.
В день конкурса у всех было приподнятое настроение. Телекомпания «Мир» прибыла в оперный театр в полном составе. Администраторы, журналисты, стажеры, их друзья, приятели, соседи, а также очередная невеста Алика Шарафетдина сели в лучших рядах. Сам Алик устроился в буфете.
Оператор Эльчин утвердился в центре зала, а мы с главным оператором Рустамом Зулаловым отправились за кулисы, где и провели последующие часы.
Закулисье напоминало вокзал во время эвакуации. А уж в гримерках и вовсе творилось нечто несусветное. Красавиц спешно одевали, причесывали, красили. Одна кричала, что ей сделали не тот начес, другая искала туфлю, третья пыталась обменяться с соседкой купальником, у четвертой упала помада и на нее наступила пятая… Меж красавиц носились родительницы, стилисты и хореографы. Все обязанности спутались. Бросив микрофон, я кому-то затягивал корсет. Рустам с наслаждением снимал изящные ножки.
А у дверей Закулисья держал оборону наш бравый режиссер Камран. Он кричал посторонним съемочным группам, что у нас эксклюзив на рабочие моменты. «Покиньте помещение!» – грозно восклицал Камран. У него в руке была массивная трубка от неработающего радиотелефона. Этой трубкой Камран указывал чужакам на дверь. «А то что?!» – робко интересовались посторонние съемочные группы. «А то всё!» – заявлял Камран, намекая, что он незамедлительно позвонит в Бакводопровод или даже в Совет Европы.
Конкурс начался, девушки вышли на сцену, в гримерках все поутихло. Но ненадолго. После первого тура произошло неизбежное сокращение числа конкурсанток. Несколько «вылетевших» красоток стали призывать громы и молнии на головы организаторов.
Устав от многочисленных блиц-интервью я принялся искать, что бы попить. Одна добрая девушка предложила мне какой-то ликероподобный напиток в немаркированном флаконе. Выбирать не приходилось. В коридоре мне повстречалась Нармина Зарбалиева.
– Будешь? – предложил я ей еще полный флакончик.
– Буду, – просто сказала она. – А что это?
– Не знаю, – признался я.
И мы выпили. Причем я успел сказать тост: «За твою победу!». Неисключено, что именно это сыграло решающую роль в отборе Мисс Баку-96.
Вдоль гримерок прогуливался рослый охранник (усы, пистолет, улыбка). Я у него спросил:
– А что вы у раздевалок стоите?
– Чтобы красавиц не украли.
– А может они мечтают о том, чтобы их похитили?
– Да кому они нужны! – засмеялся он.
Красотки отмаршировали все положенные раунды. Отпели приглашенные звезды. Перестали нервничать родители и организаторы. Расслабился и я. Под это дело на сцену забрался с микрофоном веселый Алик Шарафетдин и поздравил свежекоронованную Мисс Баку-96: «Дорогая Нармина, примите наши соболезнования… ой, поздравления!»…
Несколько дней ушло на просмотр отснятого и написание сценария главной передачи. 9 сентября шеф должен был лететь в Москву и везти ее на представление к эфиру.
И вот в прекрасный вечер 8-го, когда никто не мог нарушить сосредоточенность творения криком «Я на съемку, срочно перемотайте мне кассету!» на нашем шестом этаже собрались режиссер Камран Мамедов, звукорежиссер Тима Керимов, монтажер Арзу Гуламов, я – автор передачи, и оператор Кеша Магомедов, который в эту ночь просто охранял наш офис…
Монтировали легко и весело. Вспоминали приключения на съемках. По нескольку раз просматривали забавные фрагменты. Поругивались…
В то время была у нас в ходу какая-то странная легенда-дурка: «Когда умирал великий философ Сократ, он подозвал своего сына и завещал ему главную мудрость: «Сынок, не …изди!»
Так вот это «Не …изди!» в тот вечер звучало в монтажной все чаще и чаще. Просто так.
– Арзу, забей-ка после того кадра перебивочку!
– Не …изди!
Или:
– Согласитесь, музыка прекрасно легла на эпизод с «полонезом».
– Не …изди!
Или совсем просто:
– Арзу!
– А?
– Не …изди!
К часу ночи, когда это сакраментальное пожелание было произнесено раз тысячу, я сходил в бухгалтерию к компьютеру и распечатал небольшой плакатик со все тем же текстом. Плакатик повесил над основным монитором, чтобы моя команда не переутомилась, цитируя Сократа. Мальчики собрались и быстренько завершили работу.
Было 9 сентября. Три часа ночи. Летняя теплынь. В общей комнате, сдвинув столы и врубив все кондиционеры, спал дежурный Кеша.
Полюбовавшись мечтательным выражением его лица, вредные телевизионщики выключили кондиционеры, приволокли пять иранских электрообогревателей, поставили их вокруг Кеши и нажали на кнопки «вкл.»
Вслед за этим решили погулять. Делать-то нечего, спать негде, а летняя ночь шептала свои волнующие идеи.
Спустились вниз. На первом этаже требованием немедленно отпереть входную дверь был разбужен полисмен-охранник, невинно почивавший на боевом посту.
– Вы откуда так поздно? – спросил он, зевая.
– Да вот, – говорим, – задержались немного. Домой теперь идем…
– А, ну-ну…
Мы погуляли по Торговой, Площади Фонтанов, поели мороженого и вернулись.
Полпятого утра. Снова разбудили бдительную охрану.
– Вы куда? – несколько ошалел полицейский.
– Да вот, – говорим, – шеф просил пораньше прийти…
А на нашем этаже ходил злой и красный, как Чингачгук, Кеша. Он ругался на всех языках, но мы сделали вид, что понятия не имеем, о чем он говорит.
Кое-как разместились на предмет вздремнуть…
В семь утра в офисе появился директор Давуд Иманов. У него был ранний рейс и он заехал за кассетой. Шеф был приятно поражен тем, что в столь ранний час студия полна народу. Правда, народ преимущественно спал, расстегнув все пуговицы на штанах и сорочках.
Позевывая, отрапортовали: «Передача готова! Пожалуйте поглядеть!»
Директор прошел в монтажную, где и отсмотрел наш свежесклеенный динамичный музыкальный репортаж. Понравилось. Никаких нареканий, никаких претензий мы не услышали. И тихонечко друг друга поздравили.
И лишь после я увидел, что впопыхах не снял тот злополучный плакат, искренне рекомендовавший:
– Не …изди!
А в общую комнату в тот день было трудно зайти.
– Может, не стоило нам ставить обогреватель под кешины носки? – спросил Тима.
* * *
Работая на телевидении я приобрел много навыков, а уж впечатлений набрался и того больше. Погулял на свадьбе беженцев в палаточном городке. Прошел километры по бакинским метротоннелям. Ездил на джипе-вездеходе по извергающемуся грязевому вулкану. Побывал на закрытом для «посетителей» острове Наргин и в труднодоступных хранилищах крупнейшей республиканской библиотеки – имени Ахундова. Наблюдал роды. Изображал перед объективом романтического влюбленного. Джыз-быз я впервые попробовал в театре Мугама, суп пити – на съемках комбината облицовочных материалов. Про меня пел мейхану сказитель Агасалим Чылдаг. Я пил водку в террариуме бакинского зоопарка, кормил анаконду. Общался с деятелями культуры и политики. «Рулил» лайнером «Баку – Нахчыван». Я провел много часов за кулисами театров, в женской колонии и кубинской синагоге. Побывал на вилле Шейх-уль-Ислама. Меня благословил епископ Бакинский и Прикаспийский Александр.
Когда в достаточно зрелом возрасте я принимал православное крещение, согласно ритуалу я читал развешанные по стенам крестильни церковно-славянские тексты таким дикторским баритоном, что священник поразился:
– Ты где работаешь?
– На телевидении.
– Понятно, – сказал он.
Постскриптум 2005 года
Начало 1997 года лишило телекомпанию «Мир» московского эфира. Эфирное время, предоставленное на местном телевидении было совершенно незначительным. Наступило время застоя и команда 1995-1996 годов постепенно распалась.
Камран и Тима сменили несколько телеканалов. Сейчас оба – вольные художники с большим послужным списком. Мы с ними сняли документальный фильм «Неравнодушные» – о неправительственных организациях. А когда Тима уехал в Москву, чтобы работать над сериалом для НТВ, я, Камран и Арзу сделали фильм «Потому что здесь Родина…». Финансовую поддержку нам организовала Айтен Алиева – Айка – пиар-менеджер американской гуманитарной организации.
Иногда мы с Камраном делаем рекламные ролики.
Арзу придумал новое турецкое слово «перемодулясьон», обзавелся московским телевизионным дипломом, снял на «Мосфильме» несколько десятков программы «Куклы». Работает в нескольких телекомпаниях сразу.
Рафаэль Ильясов сейчас заместитель главного редактора газеты.
Кеша Магомедов и Рустам Зулалов – операторы канала «Лидер».
Мурад Кадымбеков – редактор газеты «Азербайджанские Известия»
Аида Абдуллаева стала Аидой Эркан, живет в Стамбуле, работает в туристической компании.
Алик Шарафетдин трудится в Москве, в телекомпании «ВИД».
Орхан стал автором программы на телеканале ANS и председателем худсовета киностудии.
Что стало с Юсифом, я не знаю.
Замдиректора Ровшад Сардарлы стал директором завода, забрал к себе водителя Наби.
Давуд Иманов умер в 2002 году.
Постскриптум 2023 года
Старая мировская команда стала еще меньше. С нами уже нет Алика Шарафетдина, Рафаэля Ильясова, Рустама Зулалова, Эльчина Гулиева…
Теймур Керимов – один из лучших азербайджанских звукорежиссеров.
Камран Мамедов девять лет прожил в Канаде и вернулся в родной Азербайджан. Снова режиссер.
Айтен Алиева посвятила себя туристической области.
Аида Абдуллаева, напротив, ушла из туризма. Теперь трудится в турецкой медицине.
Мурад Кадымбеков – глава консалтинговой компании.
Арзу Гуламов по-прежнему телевизионный продюсер самого широкого профиля.