Я потомственный энергетик, но любовь к родному городу, к родной истории привела меня к тому, что их изучение стало моей главной профессией.
Квартира моего деда по отцу располагалась на третьем этаже знаменитого дома Исабека Гаджинского – самого удивительного и, наверно, самого красивого здания на бакинской Набережной. Один балкон выходил в сторону приморского бульвара, оттуда так было здорово любоваться Каспием. А другой балкон смотрел на Девичью башню. Тогда перед древним символом Баку росли четыре хан-чинары – огромных платана. И я мечтал, что когда вырасту, то с этого балкона дотянусь до хан-чинары рукой. Но чинары меня не дождались, ушли в историю.
А за Девичьей башней, там, где археологами сейчас отрыты останки древней мечети, основание часовни Святого Варфоломея, в пору моего детства, в 1960-е годы, было ровное заасфальтированное пространство. Туда свободно подъезжали туристические автобусы. А чуть ниже, на широкой улице между башней и Джума-мечетью, крепостные (жители бакинской крепости) играли в футбол. И так отчаянно играли, что посмотреть на их баталии приходили тренеры «Нефтчи» и других серьёзных команд. Случалось, что кого-то из героев дворового футбола отбирали в свой клуб.
Старый город, наш Ичери Шехер, в те годы был не такой нарядный, не такой туристический. И, кажется, был куда запутанней. Мои одноклассники, жившие в этих переулках, даже позволяли иногда специфически крепостные проказы: если им кто-то из постороннних изрядно досаждал, они заводили бедолагу вглубь Ичери Шехер, откуда без провожатого было выбраться затруднительно. Поэтому паническая беготня героя «Бриллиантовой руки» в исполнении Андрея Миронова по переулкам и тупикам бакинского Старого города, можно сказать, основана на реальных событиях.
* * *
Размышляя о Старом городе той поры, я сразу вспоминаю его запахи. Каждый квартал, как мне казалось, тогда пах по-своему. Где-то всегда стоял аромат свежеиспеченного хлеба, где-то – долмы, а где-то ещё чего-то очень вкусного. Двери домов были нараспашку – все открыто, вот запахи и блуждали по переулкам.
* * *
Сам я родился в другой части Баку – на Баилове – в военно-морском районе. Там в детской больнице работала моя мама, а неподалеку, ближе к Нагорному парку, в те времена был городской зоопарк, который я очень любил. Совсем детское воспоминание – мама приходит с работы и сообщает грустную новость: «В зоопарке умер слон».
Отец мой работал в области энергетики, занимался электрификацией республики. Он объездил весь Азербайджан и досконально знал чуть ли не каждую деревушку, каждый посёлок. Более того, в каждом селении он был знаком с пятью-шестью аксакалами. У папы была потрясающая память. Помню, уже в 1990-е мы как-то раз ехали на моем жигулёнке по Ахсуинскому перевалу. Дорога не лучшего качества вилась в гору серпантином, темнело. И вдруг, казалось бы дремлющий, папа говорит с заднего сиденья: «Вот тут осторожнее, на дороге будет яма». И действительно яма была!
Хоть мой отец занимал важную должность, когда я родился, у нас была скромная однокомнатная квартира. Лишь путем сложного обмена мы обрели две коммунальные комнаты в центре: баиловскую квартиру поменяли на столовую, а дядину комнату в далёком Мингечауре – на спальню. Зато это был старинный ашумовский особняк рядом с нынешней площадью Фонтанов. И мы теперь могли вечером запросто пойти погулять на бульвар. Отец после работы бронировал столик в «Кафе-гляссе» и шёл за нами. Чтобы не подниматься, он кричал нам с улицы. Первый раз это вызвало мамино недоумение, потому что папа позвал не ее, а почему-то меня, совсем малыша: «Рахиб! Рахи-иб!» Но после мама поняла, что громко выкрикивать на улице женское имя считалось крайне неприличным.
* * *
Прогулки по бульвару, как правило, были наполнены развлечениями и приключениями. Сейчас уже не сохранилась необычная бакинская карусель: в бассейне по кругу плавали лодки, увлекаемые специальными штангами. А в другом бассейне – со статуями лебедей (его недавно восстановили) я запускал моторные катера, которые мне отец привез из Риги. Бассейнов на приморском бульваре было немало, но все они были с фонтанами, что было чревато для моих корабликов, а вот «лебединый» привлекал многих судомоделистов…
Наш балкон выходил на узкий и крутой Ашумовский спуск. Там сейчас проходит трасса «Формулы 1», и этот участок, кажется, самый трудный в мире. За спуском была крепостная стена, а за ней – военная комендатура. Мы видели, как солдатики несут службу. Однажды папа привез из Губы два ящика знаменитых губинских яблок. И мы с сестрой, улучив момент, когда за нами никто из взрослых не наблюдал, принялись кидать яблоки караульным солдатам. Перекидали целый ящик. Правда, не все яблоки долетали до крепости – маловаты мы были да слабоваты. Но солдаты все же смогли угоститься. Впрочем, папа не оценил наши благотворительные порывы и здорово нас отругал.
А сейчас на месте той комендатуры откопана и отреставрирована старинная баня, построен красивый парк.
* * *
В теплое время года мы всей семьей на балконе иногда завтракали или ужинали. Когда сгущались сумерки, папа разворачивал наш телевизор «Электрон» и мы с балкона смотрели в комнату, где на экране шел какой-нибудь концерт или фильм.
На балконе отец иногда жарил шашлыки. Но когда началась эпоха дефицита, пошли перебои с продуктами и в том числе с мясом, он эту традицию прекратил: «Неудобно перед людьми!»
Летом я нередко спал на балконе. Вот только бакинский ветер мог доставить неприятности. Как-то раз я не учел, что внизу идет ремонт проезжей части, и в итоге проснулся утром присыпанный песком и даже мелким гравием – ветер в Баку иногда очень сильный.
В нашем доме жили разные замечательные люди. Например, доктор Шифрин прежде жил в квартире на третьем этаже треугольного здания-утюга, ныне известного как кинотеатр «Азербайджан» или Hard Rock Cafe. Но однажды острый носик «утюга» вместе с квартирой Шифрина чуть ли не буквально смыло дождем. Дом-треугольник стал четырехугольником, а Шифрин переехал в наш Ашумовский особняк, в соседний подъезд.
Еще нашим соседом по дому был бывший первый секретарь ЦК компартии Азербайджана Имам Мустафаев – тот самый, который первым поставил вопрос об использовании азербайджанского языка в учреждениях и организациях и был освобожден от должности по обвинению в национализме. Дочь Имама Мустафаева Тата была одной из немногих женщин в Баку, что водила собственную машину. Ее гараж находился в нашем же доме, и я всякий раз восхищенно наблюдал с балкона, как Тата ловко загоняет туда свои блестящие «Жигули».
Я повзрослел, и мама уже отправляла меня в магазин за какими-то немудреными покупками. Большой гастроном находился прямо напротив нашего дома.
– Тётя, взвесьте мне, пожалуйста, 200 граммов масла!
И дородная продавщица сперва клала на весы лист плотной обёрточной бумаги, что несомненно утяжеляло покупку, а затем клала на нее кусок желтого масла, отрезанного от большого бруска.
В гастрономе продавалась и черная икра. Полукилограммовая банка стоила шесть рублей с копейками. Однако привередливые бакинцы предпочитали приобретать лакомство у рыбаков и перекупщиков, это было значительно дешевле. И поэтому из жестяных банок с икрой в магазинах выстраивались декоративные пирамиды.
* * *
А сразу в нашем доме был магазин грампластинок «Мелодия». Там я с интересом разглядывал яркие конверты Апрелевского завода. Впрочем, как и в случае с икрой, опытные покупатели предпочитали отовариваться с рук. У входа в магазин нередко стоял болезненного вида дядька в пальто, с коричневым пакетом. Дядька предлагал различный музыкальный дефицит: польские, венгерские и даже западно-европейские диски. Торговал он и самодельными фотоплакатиками с портретами звёзд: Beatles, Santana, Deep Purple и прочих. С этого фарцовщика, которого звали Джавид, пожалуй, и началось мое увлечение музыкой.
Дома у нас был монофонический бобинный магнитофон «Мрия», выпущенный к 100-летию Ленина. Он постепенно перешел в моё пользование. И я принялся записывать «все самое лучшее». Даже в новогоднюю ночь приходилось не спать до пяти утра, чтобы записывать на микрофон традиционные «Ритмы и мелодии зарубежной эстрады». Уже позже вместе с друзьями мы научились копировать на магнитофонную ленту редкие записи с пластинок.
* * *
Я поступил в одну из самых старых бакинских школ – в 132-ю, что напротив мэрии. Пешком от дома туда можно было через Старый город пройти минут за пятнадцать, но мы с сестрой иногда ездили и на троллейбусе. Когда-то в здании нашей школы был лазарет Бакинского местного батальона, а в 1886 году там разместилось учебно-воспитательное заведение Святой Нины для девочек. При Азербайджанской Демократической республике заведение Св. Нины было переименовано в Азербайджанскую Первую национальную женскую гимназию. В советские времена там были разные военные школы для командиров РККА. И уже с 1937 года в здании расположилась школа №132, а вслед за ней и школа №134. Историческое здание, историческое место… Но мы, школьники, тогда не задумывались об истории, а жили обычной беззаботной подростковой жизнью.
Было знаменитое предание про 132-ю. Все поколения учеников знали: нельзя проходить под центральным балконом, который украшал фасад, – непременно получишь двойку. Впрочем последняя реконструкция здания лишила исторический дом этой приметы. Вероятно, двоечники отомстили балкону.
* * *
С уроков тоже нередко сбегали. Помню, как однажды в лютый мороз мы с моим другом Тельманом отправились «на шаталу» (так в Баку до сих пор называются незаконные прогулки вместо уроков). И Тельмана угораздило провалиться сквозь лед в тот самый бассейн с лебедями. Вся «шатала» насмарку! Пришлось возвращаться в школу. Там учительница биологии Тофига-ханум, чудеснейшая была женщина, сразу оценила положение вещей и велела Тельману сесть поближе к батарее отопления греться и сушиться. Тельман снял носки и повесил их на батарею. Ох, напрасно он это сделал…
А в другой раз мы вместо уроков отправились в кино. Фильм в кинотеатре «Вэтэн» на Торговой был нудный-пренудный. Мы сидели и размышляли, что скучнее – уроки или эта картина. В этот момент что-то сильно громыхнуло и в зал ввалилась буфетчица с гигантской пустой кастрюлей. Буфетчица растянулась на полу, а крышка от кастрюли с грохотом покатилась по залу. Через пару минут всех эвакуировали. Оказалось, что в доме напротив, там, где располагался детский магазин «Джыртдан», произошёл взрыв газа и начался пожар…
Мы любили гулять по Торговой (сейчас улица Низами), по саду Карла Маркса (сейчас площадь Фонтанов). Покупали сладости, ели мороженое. В знаменитом кафе «Наргиз», где когда-то снимались эпизоды «Человека-амфибии» мороженое было всегда, но дороже, чем где-либо.
Перед стендами «Снимается кино» и «Скоро на экранах» я мог стоять очень долго.
* * *
В честь последнего звонка мы всем классом отправились на бульвар, а после прогулки мальчики пришли ко мне домой, потому что к тому времени у меня была самая большая коллекция современной популярной музыки: Демис Руссос, Abba, Slade и др. На выпускном у нас звучал свежайший альбом Донны Саммер Love to Love You Baby… А спустя пару лет я уже сам организовал выпускной вечер для моей школы – арендовал аппаратуру, подбирал моднейшие аудиозаписи. Сохранилось забавное фото той поры: я на сцене за пультом с кассетой в руке, а над моей головой – портрет Ленина.
До четвертого класса в школу меня водил мой дедушка. Его звали Керим Керимов, он был одним из первых выпускников Бакинского университета и всю свою жизнь преподавал математику в Шеки. Но после смерти бабушки дед переехал в Баку и поселился у своей дочери – моей мамы. Дедушка Керим был настоящим представителем азербайджанской интеллигенции, он очень напоминал мне главного героя фильма «Наш учитель Джабиш», всегда был элегантно одет: зимой – в пальто и каракулевую шапку, летом – в чесучевый костюм. Проводив меня на занятия, дед покупал газету и шел читать ее на бульвар.
Его жена, моя бабушка Сеиднися, была из старинного рода, дочерью богослова-ахунда. Ее дед был знаменитый Гаджи Абу-Тураб – друг и наставник Гаджи Зейналабдина Тагиева. Бабушка работала в детском доме, опекала сирот, нередко приводила детишек домой. Брат бабушки Миргасым был поэтом, в 1937 году его репрессировали – за вымышленные антисоветскую деятельность сослали в Иркутскую область. Там с ним произошла удивительная история.
Миргасым услыхал, что в соседней колонии отбывает срок выдающийся азербайджанский драматург Гусейн Джавид. Миргасыму удалось перебраться в ту колонию и найти писателя, перед которым он преклонялся.
– Джавид-эфенди, вы, возможно, меня помните, – сказал Миргасым, – мы встречались на поэтическом вечере на даче Сеидгусейна. Как вы здесь?
– Мне холодно, – печально сказал Гусейн Джавид.
И тогда Миргасым снял с себя теплую шерстяную безрукавку домашней вязки и надел ее на писателя. А спустя некоторое время, получив из дома посылку, он принес Гусейну Джавиду и теплые шерстяные носки.
– Вот, учитель, это моя бабушка связала!
– Славная женщина, джан-бабушка! – благодарно улыбнулся писатель. Видно было, что он тяжело болен.
Гусейн Джавид скончался в 1941 году. А Миргасым вернулся из ссылки и был реабилитирован. Всю свою последующую жизнь он спокойно относился ко всяким бытовым неурядицам. «Я такое повидал, что все это пустяки», – говорил он.
– А почему у тебя на двух пальцах нет ногтей? – спрашивали его дети.
– Кошки поцарапали, – отшучивался Миргасым. Однако историю про Гусейна Джавида он рассказывал не раз.
Миргасым умер в 1981 году. А в 1982 году были вскрыты захоронения под Тайшетом. И благодаря сохранившимся в могиле шерстяным безрукавке и носкам, были опознаны останки Гусейна Джавида…
* * *
Я поступил в Азербайджанский институт нефти и химии на энергетический факультет. Это была семейная традиция. Большая часть преподавателей этого факультета были учениками другого моего деда (по отцу), которого тоже звали Рахиб Алиярзаде. После окончания института я десять лет отработал по профессии, даже стал заместителем начальника в двух управлениях. Но когда в Азербайджане появилось независимое радио, я распрощался с работой энергетика и стал одним из первых радиоведущих. На смену увлечению роком пришла большая и неистребимая любовь к джазу. Как-то раз друг мне дал кассету с редкими записями Вагифа Мустафазаде, у другого товарища я услышал исполнение Рафика Бабаева. И был просто потрясен их музыкой! И понял, что джаз – это моя последняя любовь. Я принимал активное участие в организации джазовых мероприятий, собрал большую коллекцию национального джаза. И даже для джазовой энцикопедии Азербайджана некоторые мелодии оказались только в моем собрании.
А тем временем пришла и работа на телевидении. Я с юности, пересматривая классическое азербайджанское кино, фильмы «Хлеб поровну», «День прошел», «Последнее лето детства» и другие, мечтал сделать какой-то проект, где можно было бы прогуляться по местам съемок культовых картин и показать, как они выглядят сейчас. Наконец такая возможность у меня появилась. Я стал снимать передачи, посвященные истории моего любимого Баку, моего любимого Азербайджана.
Первая программа была посвящена баням Старого города. Есть такая поговорка: «Чистота – половина веры», вот с бань и начали. Второй выпуск рассказывал о старых фильмах и местах их съемок. Ну наконец-то! Я этого ждал почти 20 лет!
Дальше – больше. Стали выезжать за пределы Баку, объехали почти все окрестные деревни и поселки, среди которых есть невероятно древние и удивительные. Ах, какие открытия нас ждали! Например, в поселке Бюльбюля я обнаружил элегантный двухэтажный дом польских богачей Рыльских эпохи нефтяного бума: сохранились замечательные детали из дерева, сохранились даже дореволюционные латунные шурупы! Не менее интересен там же был особняк нефтепромышленника Зейца, прекрасная, редкая архитектура.
Некоторые программы мы посвящали целым улицам, скрупулезно восстанавливая имена владельцев домов, донося до зрителей увлекательные истории Меркурьевской, Николаевской, Барятинской… Сняли почти четыреста передач.
* * *
Если меня спросить, какой дом в Баку самый замечательный, я искренне затруднюсь ответить, настолько мой город полон удивительными зданиями. И о них я могу рассказывать бесконечно, начиная с домов, где вырос, и продолжая другими великолепными произведениями архитектуры. Взять хотя бы дворец «Исмаилийе», выстроенный польским архитектором Иосифом Плошко в стилистике венецианского палаццо. Он, к сожалению, был значительно разрушен в 1918 году дашнаками, но его восстановили. Более того, я с восторгом убедился, что в здании сохранились две оригинальные комнаты, демонстрирующие великолепие замысла архитектора. В одной из этих комнат сейчас располагается кабинет президента Национальной Академии Наук Азербайджана.
А какой потрясающий дворец выстроил другой поляк Иосиф Гославский для магната и мецената Гаджи Зейналабдина Тагиева. Выдающееся здание, занимающее в форштадте целый квартал! В нем сейчас размещается Музей истории Азербайджана.
Дома, улицы, бакинцы – все это темы для новых и новых передач, новых исследований. Надеюсь, что когда-то удастся выяснить подробности и о таинственных подземных ходах Баку и Абшеронского полуострова. Это самая малоисследованная область! Есть легенда о подземной дороге, ведущей от Дворца Ширваншахов в сторону гор. Есть сведения о подземном ходе, тянущемся от Девичьей башни к разрушенной и затопленной крепости Сабаил. В Губернаторском садике я сам, еще школьником, видел вдруг открывшийся лаз и дорогу в какое-то подземелье, позже его замуровали от греха…
Что может быть увлекательнее, чем изучение истории родной страны?! Тем более, что открытия ждут на каждом шагу, а за каждым открытием разверзаются такие загадочные пространства, что понимаешь – работы еще не на одно поколение!
Рахиб Азери (Алиярзаде) – теле- и радиоведущий, заслуженный работник культуры, автор популярных телепрограмм по истории Азербайджана «Сирдаш» («Собеседник») и «Яддаш» («Память»), лауреат премии «Хумай» за лучший телевизионный проект, член Союза кинематографистов Азербайджана, глава пресс-службы Государственного Историко-Архитектурного Заповедника «Ичеришехер».Специально для журнала «Баку», 2021 год
Рисунки – Маша Пряничникова