В жизни каждого человека бывает время, когда он открывает для себя красоту мира. В журналистских и кинематографических командировках я повидала прекрасные города: Лондон, Рим, Берлин, Москву, Нью-Йорк, Мехико, Пекин … Но, наслаждаясь великолепием мировых столиц, поняла, что воспринимаю его через красоту своего родного города, через красоту своего Баку. Именно Баку помогает постичь всё самое замечательное в жизни.
Путь моих предков в Баку был долог и не прост. В трудное время Первой мировой войны бабушка и дедушка, спасаясь от голода, бежали с четырьмя детьми с Вологодчины на юг. Спасались не один год. В Самаре дедушка умер. Чуть не потерялись старшие дети. Да, чего только не произошло за эти годы. И лишь в Баку у семьи, можно сказать, жизнь наладилась. Здесь мои предки и решили остаться, очень уж Баку им понравился…
Маме тогда было 10 лет. Здесь она выросла, стала комсомолкой, отсюда поехала на комсомольскую стройку в Кара-Богаз-Гол, что в Туркменистане. Там познакомилась с моим отцом. Там я и родилась. Но в Баку меня привезли в двухнедельном возрасте, поэтому считаю себя бакинкой.
Семейное счастье моих родителей было недолгим. Отца я не помню, до 18 лет считала его погибшим на фронте. Что же произошло в действительности, до сих пор точно не знаю, могу лишь догадываться.
* * *
Я выросла в самом центре Баку. В доме на Набережной, бывшем караван-сарае с характерными арками-балконами и тесно прижатыми квартирами. Дом в Ичери шехер, но с фасадом на дивной красоты бульварное побережье. Самое любимое место в Баку. Скрещенье встреч, историй, ситуаций. Дом моего детства и юности. Когда-то этот проспект носил имя Российских императоров, потом – Сталина, потом – Нефтяников. Мы жили в доме №91 на нижнем этаже. Сумрачные квартиры без окон, похожие на кельи, общий туалет во дворе и общий кран, у которого всегда толпился нетерпеливый народ. Зимой в комнатах было холодно, летом душно. Зато спали с открытыми дверьми, в которые под шум прибоя заглядывали звезды.
Сейчас здесь тихо, и двор кажется небольшим. А в детстве дом казался огромным, многоликим. Все знали всех, в одной квартире чихали, а сквозь потолок говорили «будьте здоровы».
Двор, как единая семья, жил открыто и ладно: общие радости, общие разборки, общий грипп. Даже в баню, что была рядом, в крепостном переулке (она и сейчас еще работает) ходили всем двором…В праздничные вечера дворничиха Шура начисто выметала двор, мальчики расставляли столы и стулья, девочки раскладывали бутерброды с «Отдельной» колбасой, пирожки с капустой, домашние соленья. Шепелев, известный тренер по легкой атлетике, заводил патефон, и наши мамы под «Брызги шампанского» танцевали танго. А в подворотне или за кустами олеандров мелькала скандалистка, похожая на Кабирию, мятежная Сонька, наша соседка, которая знала обо всех всё, даже то, что люди и сами о себе не знали. Сколько скелетов в шкафах раскопала она на потеху двора!
* * *
Мое первое в жизни музыкальное впечатление – голос, который лился из окон третьего этажа. Он звучал нежно, тихо, громко – по разному. Под этот голос наступало утро, мы играли, росли… Он был слышен во всех концах двора, он был его частью, его гордостью. «У нас в доме живет знаменитость, лучшая Кармен в мире – Фатьма-ханум Мухтарова.
Фатьма Мухтарова была легендой. Ее биография очень кинематографична и полна удивительных перипетий. Родилась она в Персии, выросла в Ростове-на-Дону, работала шарманщицей в Саратове. Но Фатьме Саттаровне повезло, в ней разглядели вокальный талант, который привел ее на большую оперную сцену. Мухтарова много гастролировала, пела дуэтом с Шаляпиным. В 1936 году она стала Заслуженной артисткой Грузинской ССР, а затем осела в Баку, где солировала в Театре Оперы и Балета. В 1940 году Мухтаровой было присвоено звание Народной артистки Азербайджанской ССР.
Столько интересного народа проходило мимо нас, поднимаясь по этим лестницам. Естественно, мы тогда не понимали, что за люди: Узеир Гаджибеков, Бюль-Бюль, Сарабский, Идаят-заде, Печковский, Шпиллер, Муслим Магомаев. И мы, дети, часто были ее гостями, когда Фатьма ханум устраивала праздники для своей любимой внучки Светланы. Наряжала большую ёлку, вручала подарки. Мне однажды достался плащ Далилы (из постановки оперы Сен-Санса). Большой тяжелый плащ из темно-красного крепдешина мама сшила мне из него кофту, сарафан и платьице с рюшами.
Когда Фатьма ханум рассталась со сценой, она любила сидеть у окна и наблюдать за жизнью во дворе. Её сильное меццо-сопрано позволяло делать громкие замечания соседям:
– Тамара, а ты не права! Марьям тебе правильно советует!..
– Шура (дворничихе), за колодцем сор, второй день лежит!..
– Разворачивайте шкаф в другую сторону, так не пройдёт!..
– Маша, у тебя опять что-то на плите горит…
Мама моя на Пасху пекла пироги с яблоками или с абрикосовым джемом и, конечно, угощала соседей. Но больше всего мы ждали весенний праздник Новруз байрамы, потому что ничего не было вкуснее азербайджанских сладостей: шякяр-буры, бадам-буры, пахлавы. Но это было раз в году, а в остальное время…
* * *
Я помню Баку с заклеенными крест-накрест окнами. Он был строгим, собранным, как голос Левитана, под который мы тоже росли росли («Говорит Москва! Передаем важное сообщение с фронта»). Дирижабли на опустевших улицах. Зенитки. Дежурные у ворот и на нашей крыше. И как, мы, дети, стояли в очереди за хлебом. Его выдавали по карточкам – 200 грамм на каждого члена семьи. Мы знали, что такое голод.
Однажды маме удалось «достать» (самое популярное слово времен социализма) копченые кости, почти деликатес, с потрясающим вкусным запахом! И на этот запах к нам прибежала кошка. Бездомная, серая, тощая, плоская, только уши торчали в стороны.
– Ну, вот ещё, нахлебница! – сказала мама.
– Мам, пожалуйста, – жалобно просила я, – дай ей хоть что-то.
Кошке выделили скромный паёк, и она осталась как бы при нас, хотя с вольной жизнью расставаться и не думала. За редкую двухмерную фигуру я назвала ее Камбалой…
Эта Камбала была феноменальной воровкой. Как-то притащила упаковку – несколько котлет, завернутых в пергаментную бумагу. Видимо, в знак благодарности.
«Надя, Надя, там твоя Камбала лежит в крови, ее сбросили с третьего этажа», – я выбежала во двор. Оказывается, моя кошка прокралась на кухню Лоськовых, уничтожила жаркое, запила теплым молоком и уснула прямо на плите… Проснулась на земле, бездыханная.
«Пожалуйста, не умирай, – плакала я, прижимая к груди несчастную подружку, очень прошу, не умирай». У нас во дворе жил прекрасный доктор Робинзон. Мы с девчонками сочиняли про него дразнилки вроде «Добрый доктор Робинзон прикупил на рынке зонт…». Доктор, действительно, был добрым и он посоветовал, как выходить животное, дал стрептоцид, йод, бинты. Камбала поправилась.
* * *
Мама работала на чулочно-прядильном комбинате, прозванном в Баку «Дунькиной фабрикой». Нередко, если мама выходила в ночную смену, шла с ней на работу и я. Помню ряды швейных машин, шили комплекты обмундирования для солдат. Я бродила по цеху, а после где-то засыпала на груде белых рубах. Еще одной, временной, работой мамы был буфет в городской школе. Она получала продукты на базе и везла их через весь город. Транспортным средством был ослик с тележкой. Ослик был таким крошечным, что мама и возничий на тележку не садилась, шли рядом, потому что помещались лишь я и коробки с завтраками для детей.
Еще одно незабываемое впечатление – колонны пленных немцев на улицах Баку. Это было осенью сорок третьего года. Они шли под конвоем красноармейцев, грязные, понурые, с жалкими улыбками. Трудно поверить, но это факт: бакинцы, еще получающие с фронта похоронки, рискуя быть задержанными, подкидывали им хлеб, сигареты, чай, сушеные фрукты. Все-таки, безгранична доброта народа.
* * *
Все очень переживали, как там, на фронте близкие, и чтобы хоть что-то разузнать, шли к самому верному источнику – Мир-Мовсуму. Это был удивительный человек, живший в бакинской Крепости. Он был тяжело болен с детства, с трудом передвигался, но обладал каким-то редким даром, что позволяло бакинцам считать его святым. Очередь к Мир-Мовсуму была невероятно длинной и тянулась не через один крепостной переулок. Мир-Мовсум принимал всех. И для каждого он находил доброе, ободряющее слово, вселял надежду: «Он жив, заботься о доме, о детях. Все будет хорошо». Мама, которая пошла к Мир-Мовсуму с фотографией брата – дяди Вани, тоже вернулась от святого окрыленная. И дядя Ваня действительно вернулся с войны.
* * *
Крепостные переулки я знала неплохо. Пацаны в Крепости считались задиристыми, дерзкими, поэтому мама не разрешала мне туда соваться, но я иногда ее ослушивалась и бежала по кривым тесным улочкам в гору, напевая весёлые песенки. И никто ни разу меня не обидел. Зато это был самый короткий путь в школу.
В школу я пошла в 1943 году. Это была знаменитая 134-я – напротив Баксовета, она и сейчас там, только Баксовет стал мэрией. Это была ещё женская школа и все мы, ученицы, её обожали. С первого по четвертый класс нас вела прекрасная Лидия Александровна, которая была похожа на Марию Ермолову на картине Валентина Серова: интеллигентнейшая, степенная, полная уверенности и достоинства. Она и заменявшая ее Елизавета Петровна были педагогами ещё с императорских времён. Мы не могли ими налюбоваться. На кофте Лидии Александровны и на ее юбке в пол были длиннющие ряды пуговиц и мы, девчонки, иногда спорили, сколько же их там на самом деле.
Я училась хорошо и к окончанию начальной школы Лидия Александровна посоветовала мне заняться репетиторством – помогать первоклашкам с домашними заданиями. Она и порекомендовала меня первым ученицам. Чуть погодя отбоя от желающих позаниматься со мной не было. Порой я зарабатывала по 450 рублей в месяц, что значительно превышало жалованье моей мамы. Это помогло нам выжить в нелегкие послевоенные годы. Поэтому времени на какие-то увлечения у меня уже не оставалось, разве что в библиотеку зайти, чтобы свои уроки сделать. «Эх, – печалился наш физрук, когда я отказалась заниматься легкой атлетикой, – какие рычаги пропадают!» Так он называл мои ноги.
* * *
Прорепетиторствовала я до окончания школы, а вот в университет не поступила, хотя была отлично подготовлена. Но я не отчаялась, больше того, разработала план икс.» Я буду ходить на занятия. Потом блестяще сдам сессию экстерном. И меня примут. Не могут не принять», – рассуждала я. Наивная идеалистка! Но как пройти через бдительную вахтершу? На этот счет у меня было несколько способов. Например, моя подружка Фарида Мамедова, поступившая на исторический, спускала мне в окно свой студенческий, и я заходила, уверенно им размахивая. Или я влетала в проходную, нервически выкрикивая вахтерше:
– Профессор Джафаров уже пришел?!
– Нет-нет, – успокаивала меня женщина, – не переживай, беги, успеваешь.
А другая подружка, Женя Авласевич, староста группы, объявила педагогам, что я заочница, которой разрешили посещать лекции.
Только вредная англичанка потребовала справку из деканата. Так меня «сокурсницы» на ее занятиях прятали за шкафом лингафонного кабинета.
Такая азартная жизнь началась?! Я записалась в самые разные кружки и секции, которые существовали в университете (драмкружок, кружок по фото… и т.д.) даже съездила с хором на гастроли. Словом, через пару месяцев уже так примелькалась на факультете, что меня все считали своей. Но главное удовольствие – работа в студенческой газете «За ленинское воспитание», редактор Артур Лернер с радостью взвалил на меня кучу обязанностей. В газете мне выдали небольшую зарплату и, главное, удостоверение, так что вход в здание университета решился сам собой…
* * *
К юбилею нашего выдающегося поэта Самеда Вургуна мы решили выпустить специальный номер газеты. В Баку тогда приехали литературные знаменитости со всей страны: Ярослав Смеляков, Константин Симонов, Расул Гамзатов и другие. Мы взяли у всех интервью и номер получился очень яркий. Ректор университета, бывший и будущий президент Академии Наук Азербайджана, Юсиф Гейдарович Мамедалиев был очень доволен. И ко Дню печати, 5 мая, авторов выпуска решили наградить. А поскольку Лернер лег в больницу на операцию, «главный приз» достался мне. Ох, и заболела же от этого у меня голова! Дело в том, что меня – Надю Деминовскую – приказом ректора было решено перевести с заочного отделения на очное! Меня все поздравляли, а я не знала, куда деться. Редактор азербайджанской версии газеты Абульфаз Алиев, добрейший и милейший человек, узнав, что я вообще не студентка, пришел в ужас. Но делать было нечего. В итоге я предстала перед ректором университета. Юсиф Гейдарович Мамедалиев, выдающийся химик, легенда отечественной истории, создатель знаменитого «коктейля Молотова», долго расспрашивал обо всех моих трюках и, несказанно впечатленный авантюрной историей, а главное, «поразительной жаждой учиться», издал указ о зачислении «человека с улицы»( это цитата) на филологический факультет Азгосунирситета. Указ, который изменил мою жизнь.
* * *
Телевидение в Азербайджане открылось в 1956 году. Я же туда попала в 1958-м. Меня приняла на работу Нина Филипповна Яровая – руководитель русской редакции.
Это была дивная, романтическая пора. Никто ничего не знал, никто ничего не умел. Учебников не было. Но были невероятный энтузиазм и желание творить. Все шло в прямом эфире, перед этим разве что пленку склеивали.
Телепередача «Доброй ночи, малыши!» у нас вышла раньше, чем схожая программа в Москве. Это было вечернее кукольное шоу для детей, где перед малышами разыгрывались немудреные, поучительные сценки: как завязывать шнурки, почему важно оставлять тарелки чистыми. Популярность, разумеется, была невероятной. Письма ежедневно присылали сотнями. Помню, после выпуска о вреде рогаток, какая-то девочка просто, без приветствий и предисловий, нам сообщила: «А Алику я сказала, што птичик убевать нельзя! Марина». Да, наивно, смешно, но это были первые ростки признания.
С передачей «Доброй ночи, малыши!» связан и мой первый телевизионный стресс. Поскольку, как и все прочие, она шла в прямом эфире, то кукловоды приезжали на студию вечером. И однажды они задержались на каком-то дневном представлении и в нужный час до телестудии не добрались.
– Ладно, – бодро сказала мне главный редактор Нина Яровая. – Текст мы знаем, сами придумывали. Неужели не справимся с куклами?
И когда зажглась волшебная табличка «Идёт передача!», мы с ней встали за ширмой с куклами.
Оказалось, что во время эфира находиться где-то за кулисами значительно проще, чем перед камерами, хотя бы и просто руками.
Появились дрожь, какое-то заикание, наконец, нас с Ниной Филипповной начал разбирать истерический смех. Как мы довели передачу до конца – ума не приложу. С тех пор зареклась делать что-то, о чем не имею представления.
* * *
На телевидении я познакомилась с будущим мужем. Расим Исмайлов тогда учился во ВГИКе на операторском факультете, а практику проходил на нашей студии. Помню, в нашей редакции затевалась свадьба и после горячих обсуждений торжества Расим вызвался меня провожать домой. Провожал такими длинным тропами, что путь увеличился в несколько раз. А в воротах нашего дома Расим сказал:
– А давайте мы тоже поженимся в тот же день?
– Замуж за компанию не выходят! – сказала ему я.
Но спустя несколько дней он явился к нам домой с букетом белых роз… А через полгода, в 1962 году, мы стали мужем и женой.
Расим вырос на улице Лермонтова, в центре, учился в 6-й мужской школе, неподалеку от моего дома (наверно, детьми мы не раз пересекались на этих школьных маршрутах). Он был страстно влюблен в Баку! И впоследствии, какие бы привлекательные предложения Расим ни получал, например, переехать в Москву, чтобы работать на студии Горького, он решительно отказывался, потому что без Баку не мог.
Мы много гуляли с Расимом, он поистине открыл мне Баку! Ведь раньше родной город был для меня просто средой обитания. Древние башни, стены, минареты Ичери-Шехер были для меня географией, частью повседневности. Посмотрев на Баку глазами супруга, я словно увидела азербайджанскую столицу заново, я начала проникаться ее чарующей красотой, ее поэтикой, ее ритмами.
* * *
«Ритмы города» – так Расим назвал свой дипломный фильм, на всех съемках которого я непременно присутствовала. Это был один день Баку, снятый влюбленным бакинцем и уложенный в 20 минут. Среди будничных эпизодов там были и пронзительные этюды: «Жара в Баку», «Ветер в Баку»… Зоркий глаз кинооператора выхватывал интересные и необычные кадры среди привычного. Например, как по ночной улице Самеда Вургуна перегоняют цирковых лошадей.
На экзаменационный показ «Ритмов города» поехала и я. И убедилась, как живо, как радостно принимают мой город москвичи: смеются, вздыхают, даже аплодируют. Было очень приятно, словно хвалили моего собственного ребенка. Член экзаменационной комиссии Вадим Иванович Юсов, оператор Тарковского, Бондарчука, Данелия, сказал, что вместе с дипломом оператора Расиму Исмайлову нужно дать и диплом режиссера.
Мысль о режиссуре не давала покоя и самому Расиму. Сняв немало фильмов, как оператор (среди них настоящая кинопоэма о Баку «День прошел» Арифа Бабаева), он все-таки стал и режиссером. Госкино предложило ему сценарий фильма для детей. И Расим радостно за него ухватился. Это был сценарий по сказочной повести Юрия Яковлева «Лев ушел из дома».
Баку подходил для этого кино прекрасно. Потому что в Баку жил лев.
* * *
Возможно, в Советском Союзе были люди, которые знали Баку прежде всего как город, где жила знаменитая семья Берберовых с ручными домашними хищниками. Лев Львович Берберов оставил архитектурную практику и всецело отдался дрессуре. Их животных много снимали в кино: «Девочка и лев», «У меня есть лев» и так далее. Лев Кинг снялся в комедии Эльдара Рязанова «Невероятные приключения итальянцев в России»…
Увы, добряк Кинг погиб после съёмок в Москве и был похоронен на даче у писателя Юрия Яковлева, дружившего с Берберовыми.
Мы приезжали в гости на эту дачу и Юрий Яковлевич показал место, где упокоился знаменитый лев. С нами в дальний угол сада пошла и малышка Настя – внучка писателя. Она долго пыталась вникнуть в грустные взрослые разговоры, и, не выдержав, картавя на все буквы, спросила:
– Деда! Я не пойму! Почему Лев Толстой похоронен у нас на даче?
У Яковлева была повесть-сказка о льве, который живет в зоологическом саду, но мечтает хоть раз побывать в Африке. В этом льву помогает его друг-мальчик. В оригинале лев гулял по Москве, но благодаря Берберовым, съемки решили проводить в Азербайджане, а благодаря Расиму Исмайлову, удивительные приключения сбежавшего льва развернулись на улицах Баку. Лев Кинг Второй бродил по переулкам Старого города, вызывая, разумеется, страшный переполох, заходил ко Дворцу Ширваншахов, его искала слониха Рада (да, тоже живая слониха!) и преследовал Свирепый Охотник (его сыграл Сергей Юрский). Получилась увлекательная, музыкальная и, что для меня очень ценно, бакинская комедия.
Забавно, что двумя годами раньше с Кингом Вторым произошла похожая история, которая была не запланирована никаким сценарием. На бакинской киностудии снимали фильм «Свет погасших костров» по древнему эпосу «Деде Коркуд». В одной из сцен главный герой был должен сражаться на арене с диким львом. В роли льва был, конечно, Кинг, а героя заменял дублёр – Лев Берберов. Для сцены схватки во дворе студии выстроили трехярусную зарешёченную площадку. Внизу должен был состояться бой, а на втором и третьем ярусах размещались зрители. В решетке лишь сделали оконца для осветительного оборудования и камеры. Когда раздался крик «Мотор!», лев, оказавшийся среди шумной толпы, неожиданно испугался и так высоко подпрыгнул, что сумел выскочить через осветительное окно. Все были в шоке, и пока Берберов выбирался из клетки, Кинг был таков. Он, вероятно, отправился искать местечко потише… А ведь территория киностудии большая!.. Тем временем из технического корпуса, ни о чем не подозревая, вышла лаборантка – она направлялась к автомату с газировкой – попить воды. Вдруг женщина почувствовала, как ей что-то мягкое ткнулось в… талию.
– Мамедик, перестань! – игриво сказала лаборантка. Вероятно, за ней ухаживал кто-то из коллег.
«Мамедик» промолчал, но как-то тяжело и очень громко вздохнул.
Женщина обернулась и… На её крик прибежали все!
Льва уговорили вернуться на съемочную площадку.
* * *
Мы дружили с Берберовыми. Однажды они пригласили нас с Расимом на ужин. Жили Берберовы в самом центре города, сейчас это Площадь Фонтанов. У них была квартира на втором этаже. Сколько же там было живности! Собака, рыбки, птички, сиамская пара… Для льва была отведена специальная решетчатая антресоль в главной комнате. Она запиралась на защелку, но этот запор и человек-то мог бы легко выломить, а уж льву это точно было бы проще простого. Нам подали котлеты по-киевски, заказанные из «Интуриста», а льву – добротную порцию мяса. Получился этакий «ужин со львом». Помню в какой-то момент Нина Берберова закричала:
– Надя, отведи взгляд, отведи взгляд!
Хищники-то воспринимает взгляд глаза-в-глаза, как агрессию. А я случайно посмотрела Кингу в глаза и не могла оторваться, словно магнитом тянуло. Но всё закончилось хорошо. Для нас. Про трагедию Берберовской семьи, последовавшую после смерти Льва Львовича, все знают…
* * *
В Баку всегда любили кино. На новые фильмы мы ходили всем двором. Новости о премьерах часто приносила соседка Валида, которая путала названия фильмов.
– На «Красном Востоке» новая афиша: «На небе требуха!» А оказалось, что это знаменитый «Небесный тихоход»!
Или:
– В крепости бродяга! В крепости бродяга! – но в этот раз Валида была права. В Баку приехал индийский актёр Радж Капур, прославившийся прежде всего своей ролью в фильме «Бродяга». Капура вывели погулять по Старому городу и, разумеется, вокруг собралась такая толпа, что лишь крепко сцепленные руки сопровождающих лиц спасли нашего любимого артиста. Мы с подружками успели разглядеть его растерянно улыбающееся лицо. Толпа, подхватив так, что не вырвешься, вслед за Капуром, донесла до другого конца Ичери-Шехер и нас. Там Раджа Капура усадили в машину и мы, наконец, вырвались из плена.
* * *
Пересмотрите картины, снятые в декорациях Баку, особенно Ичери Шехер. Как смело он входит в любую историческую эпоху, в любой географический регион. Именно поэтому он та влечет кинематографистов мира. В 1961 году я побывала на съемочной площадке «Человека-амфибии», сделала интервью с Владимиром Кореневым. «А то с кем же! Любимый актер!» – пошутил Михаил Козаков. Тогда Баку сыграл роль Буэнос-Айреса. В «Тегеране-43» Баку стал столицей Ирана. А в «Бриллиантовой руке» он превратился в фантастическую смесь Турции и Италии.
«Баку – невероятно многоликий город», – говорил Расим. В фильме «Насими» об азербайджанском поэте XV века Расим умудрился в экстерьерах нашего старого города, без каких-либо дополнительных декораций, снять антураж средневековой Сирии. А когда шла работа над экранизацией книги турецкого писателя Назыма Хикмета «Жизнь хорошая штука, брат!», то Баку опять не спасовал и сыграл заграницу.
– Позвольте, – сказал худсовет в Москве, ознакомившись с картиной, – Вам же не дали разрешения на выезд в Турцию! Как же так?
А вот так! Турция 1920-х годов тоже нашлась в Баку. И даже турки не смогли ни к чему придраться.
В 1976 году в Баку приехал на выбор натуры выдающийся итальянский кинорежиссер Микеланджело Антониони. Вместе с Тонино Гуэрра он тогда работал над проектом фильма-сказки «Бумажный змей». Я делала с маэстро интервью и после увязалась на прогулку по городу. Я видела, как восхищен был Антониони нашим Баку. «Здесь пахнет магией! – говорил он. – Я обязательно здесь что-то сниму!». К сожалению, фильм «Бумажный змей» так и не был снят. Кажется, у Антониони случилось какое-то недопонимание с советским Госкино.
* * *
Поработав над картиной «Лев ушел из дома», Расим Исмайлов понял, что хочет еще снимать детское кино. Причем кино не только про детей, но и кино для детей. Так появилась музыкальная комедия «Асиф, Васиф, Агасиф», где в обычной бакинской семье растут три брата-дошкольника. Братья размышляют, спорят, шалят, делают первые шаги в общении с большим миром. И, конечно, много приключений случается в Баку: на улицах, в парках, на бульваре.
Сценарий написала я, но множество эпизодов было позаимствовано из детства самого Расима. Ведь он вырос с тремя братьями. Была этакая «Операция Р»: Расим, Рафис, Раис и Рамиз. Кстати эта четверка тоже попала в кино. На киностудии «Ленфильм» по автобиографической повести Виктора Голявкина «Мой добрый папа» сняли одноименный фильм про Баку 1941 года. И у главного героя картины были четыре дворовых друга, которых так и звали: Расим, Рафис, Раис и Рамиз Исмайловы.
Когда фильм «Асиф, Васиф, Агасиф» был готов, всех главных героев пригласили в киностудию на просмотр. Дети начали внимательно смотреть на экран. И вдруг посреди сеанса Рамин Асланов, исполнивший роль Васифа, обернулся к режиссеру:
– Дядя Расим! Вот мы сейчас их видим. А они нас видят?
Ради подобной фразы стоило все затевать!
* * *
Баку – благодатнейшее место для творческих людей. Он просто пропитан историями. Мы живем словно на какой-то литературной подушке! Как журналист, я общалась с писателями, режиссерами, учеными, государственными деятелями. Встречалась с легендарным героем франции Ахмедией Джебраиловым. Делала интервью с Сарой Ашурбейли – нашим академиком, автором книги «История Баку». Ах, какая была женщина, как замечательно рассказывала даже в очень преклонном возрасте:
– Должна вам сказать, у меня был жених. Он поехал в Германию доучиваться. И вернулся оттуда с немецкой женой. После у меня был муж-историк, его сослали в Сибирь. Он оттуда вернулся с русской женой. Вот что я вам скажу, деточка. Мужей никуда нельзя отпускать одних: ни в командировку, ни в ссылку!.. Никуда!
Что ни история, всё сюжет!
Академик Азад Мирзаджанзаде, с которым я дружила, говорил, что Баку по количеству талантов на душу населения опережает все страны мира. «Дураков здесь, как и везде, – добавлял академик, – но талантов невероятно много! Здесь особая энергетика!»
Одним из таких талантов был знаменитый мэр Баку Алиш Лемберанский, благодаря которому в городе появилось столько знаковых зданий, сооружений, памятников: от «Маленькой Венеции» до Дворца Гейдара Алиева (бывший Дворец Ленина). Когда я делала с ним интервью, он возил меня по городу и показывал свой Баку. Даже в экономные хрущевские времена в Баку сооружались совершенно дивные проекты, потому что Лемберанский считал: «Ради улыбки бакинца ничего не жалко». Одну из площадей в центре города в народе так и прозвали: «Миллион за улыбку».
…На азербайджанском телевидении сейчас, наверно, нет никого старше меня. И я, к счастью, имею возможность по-прежнему делать передачи о моем Баку. Название программе «Баку с Надеждой» придумала не я. Но смысл в нем, мне кажется, заложен хороший. Первые три передачи были посвящены Старому городу: месту, где я выросла. Мне было, о чем вспомнить, было чему порадоваться в современной Крепости: новые музеи, новый Театр Марионеток, Культурный центр Максуда Ибрагимбекова.
* * *
Мне сложно объяснить, что для меня Баку. Баку – просто Баку… Он не поддается объяснениям. Но как, как объяснить атмосферу города, бакинский характер, его восприятие жизни, бакинские отношения. Радушие, простодушие, доверчивость, терпимость и вдруг взрывной темперамент. И талантливость во всем – в дружбе и ссорах. Баку для меня живой организм! И я отношусь к нему, как к персонажу – с душой, с характером, с особыми привычками, с меняющимся настроением. Я помню его в разные времена, помню угрюмым, оболганным, униженным чужими блокпостами и комендантскими часами в 90-е годы… Сегодня Баку другой. Гордый. Сильный. Достойный, уважаемый член международного сообщества. В полной безопасности под защитой своих вооруженных сил. Он просто задумался перед рывком или ожиданием… чего? Победы, конечно.
Я редко оглядываюсь назад, я стараюсь смотреть вперёд. Но если все-таки приходится, то люблю повторять: была однажды любовь и был однажды Баку. А больше не было ничего, чем стоило бы дорожить.
Надежда Исмайлова – автор многочисленных телевизионных проектов, телеведущая, киносценарист. Заслуженный журналист Азербайджана. Лауреат премии «Золотое перо», лауреат премии «Хумай», обладатель Гран-При Всесоюзного фестиваля телевизионных фильмов. Награждена Орденом «За службу Отечеству» III степени. Специально для журнала «Баку», 2020 год
Рисунки: Антонина Семенова