Горан Брегович, знаменитый музыкант и композитор, живущий между Сербией и Парижем, безостановочно гастролирующий по всему миру, наконец-то доехал до Баку и вместе со своим «Cвадебно-похоронным оркестром» дал концерт в Центре Гейдара Алиева. Мы встретились и поговорили поздним предконцертным утром.
— Горан, мы счастливы видеть вас в Баку. Вы здесь впервые, уже успели что-то увидеть?
— Я приехал вчера вечером и завтра улетаю. Пока главное и, можно сказать, шоковое впечатление — от аэропорта имени Гейдара Алиева. Это действительно нечто великолепное!
— Вы прибыли в Баку со своим знаменитым «Свадебно-похоронным оркестром». Большой состав привезли?
— Я привез десять музыкантов. Мы будем исполнять композиции из моего нового проекта «Три письма из Сараево», треки из альбома «Шампанское для цыган», несколько песен из моей оперы «Кармен с хорошим концом», и конечно, будет много песен разных лет, в том числе из кинофильмов.
— Мне очень нравится название вашего оркестра. Оно появилось после того, как вы создали саундтрек для норвежской кинокартины «Музыка для свадеб и похорон», заодно снявшись в главной роли?
— Нет-нет-нет! Это название сложилось задолго до фильма, сложилось как шутка, ведь многие музыканты играют на похоронах и на свадьбах. Тем более что порой это может быть одна и та же музыка.
— В Сербии в день похорон играют веселую музыку?
— Да, это традиция — исполнять на поминках любимые мелодии и песни покойного. Это могут быть и весьма радостные песни. А музыканты получают неплохие гонорары — «бакшиш»!
— Вы сами играли на похоронах или на свадьбах?
— На похоронную музыку, честно говоря, я вряд ли подпишусь (смеется). А на свадьбах несколько раз играл, совсем недавно. Это были русские свадьбы. Если кто-то хочет отметить свадьбу моей музыкой, почему бы нет?
— А что такое традиционная сербская свадьба?
— О, это нечто! Все чересчур! И очень много выпивки… (смеется) Ну вы представляете, как славяне могут расстараться.
— Какой была ваша свадьба в Париже?
— Это было нелегкое военное время… Мы женились просто, с нами было лишь несколько друзей.
— Соблюдаете ли вы сербские традиции — Задушнице, Видов день и другие, — живя в Западной Европе?
— Я дитя смешанного брака, мой отец был католиком, мать — православной. Однако они оба были коммунистами, поэтому религиозные праздники у нас были не в чести. Правда, мои бабушки с обеих сторон тайком крестили меня и в католической церкви, и в православной.
— А ведь даже ваш хит «Эдерлези» приурочен к христианскому празднику — Юрьеву дню…
— Это верно. Кстати, он будет через несколько дней.
— Если говорить о поверьях… Азербайджанцы говорят, что тот, у кого есть три дочери, гарантированно получает место в раю.
— Правда? Если это так (смеется), приеду сюда, чтобы стать азербайджанцем. Потому что у меня больше, чем три дочери. Четыре!
— Верите в рай?
— Ну-у… Если вы верите в рай, значит, вы никогда не слышали о квантовой механике. Мы все часть некоей метафизики, но это не значит, что мы принадлежим к официальной религии. Можно верить даже в летающую пиццу, но для этого нужно быть немного наивным.
— Словом, вы не религиозны?
— Нет, совсем.
— В детстве вас отчислили из музыкальной школы, где вы учились по классу скрипки. Расстроились тогда?
— Я просто понял, что девочкам больше нравятся ребята с гитарами, чем со скрипками, и перешел на гитару. Да и для того чтобы играть на скрипке, нужно быть совершенно иной, более цельной личностью, нежели был я.
— И позже вы сменили рок на фолк…
— Мой рок-н-ролл во многом происходил из народной музыки. Потому-то мое творчество и было так популярно в Югославии. Этим я занимаюсь всю жизнь. А переходы — сродни тому, что ты переходишь с памперсов на трусы, — вопрос облачения. Источник любой музыки — традиционная музыка: у Рахманинова, у Леннона, у Гершвина… Стравинский, например, очень много заимствовал из фольклора. Я, конечно, занимаюсь и со¬временной музыкой. Но моя современная музыка далековата от по-настоящему современной и, пожалуй, ка¬жется слегка старомодной.
— Вы написали музыку для двух фильмов Наны Джорджадзе. Как это было?
— Это было после гражданской войны в Грузии. Зима… По всему Тбилиси не работало отопление. Мы записывали грузинский хор. Вы представляете, как они поют? (Напевает несколько длинных нот) Но во время записи больше, чем пение, было слышно шуршание свитеров и жакетов, которыми вокалисты пытались согреться. Однако это был интересный опыт. И мне очень нравятся оба фильма Наны — «1001 рецепт влюбленного кулинара» и «Лето, или 27 потерянных поцелуев». Интересная идея: происходит нечто прекрасное, а революция рушит все.
— Вы создали музыку ко многим замечательным фильмам. Уже невозможно представить их без саундтрека. Но… Странный вопрос для композитора: всегда ли требуется музыка в кино? Есть мнение, что по-настоящему крутое кино в музыке не нуждается.
— Я вообще не кинокомпозитор. Мне просто повезло написать музыку для нескольких фильмов. Для первого — «Время цыган» — я написал музыку просто по дружбе. Тогда я был рок-звездой, а рок-звезды не делают музыку для кино, ведь ею не заработаешь много денег и много славы. Но началась война, и это была единственная работа, которую мне предложили. Если вы посмотрите мою биографию, то убедитесь, что вся киномузыка, которую я написал, относится либо к периоду войны, либо к послевоенным годам: в ней слишком много агрессии для индустрии. И, честно говоря, мне уже это не нужно. Когда я был молодой, думал, что у меня есть время испытать миллионы возможностей. С годами понял, что жизнь коротка и есть время использовать лишь одну возможность. Поэтому я не трачу время на музыку для кино. Хотя… Мне кажется, что любые мелодии, которые я сейчас пишу, — сплошь саундтреки. Просто для них нет фильмов. Это музыка для фильмов в моей голове. Если у вас в голове есть какое-то кино, я могу быть вашим композитором!
— Надеюсь, вам удастся снять свое кино.
— Не знаю. В каждом искусстве нужно быть монахом-затворником. Невозможно делать кино, одновременно отрабатывая 150 концертов в год. Я пока не готов пожертвовать двумя-тремя годами, чтобы сделать один фильм.
— А в «Музыке для свадеб и похорон» у Унни Штрауме вам понравилось сниматься?
— Я не только у нее снялся, был и более популярный фильм — «Дни одиночества» (лента итальянского режиссера Роберто Фаэнцы, в которой Брегович исполнил роль музыканта Дамиана). Он был даже номинирован на венецианского «Золотого льва». Да, я играл с выдающимися актерами, но сам актером не являюсь. Для этого нужно очень серьезно работать, учиться, быть способным по¬вторить одно и то же сотню раз.
— Насколько я знаю, вы любите называть себя югославом. Это шутка или в вас все-таки есть частичка югоностальгии?
— Только не в политическом смысле! Представьте, что ваша страна в какой-то момент будет уничтожена (надеюсь, нет!) как географическое и политическое понятие и останется лишь эмоциональной территорией. Вот и территория моих эмоций сейчас — между Загребом, Белградом и Сараево. В трех этих городах я никогда не останавливаюсь в гостиницах, потому что в каждом у меня есть дом.
— Вы живете и в Париже. Чем отличается жизнь Горана Бреговича во Франции от жизни в Сербии?
— Я не могу работать во Франции! Я слишком локальный композитор. И не из тех, кто сидит за роялем в ожидании восхода солнца. Я из рок-н-ролла, привык сочинять музыку среди людей, у меня дома всегда компания из пяти-десяти человек. В Париже, когда писал музыку к фильму «Королева Марго», я попытался создать такую же атмосферу — не вышло. И я отправился в Сербию, хотя там тогда шла война. И музыку к фильму «Аризонская мечта» я тоже написал в Белграде.
— Три ваших альбома называются «Alkohol»: «Alkohol: Šljivovica», «Alkohol: Champagne», «Alkohol: Champagne for Gypsies’». Что такое алкоголь в вашей жизни?
— Я из культуры, где вся музыка сделана для веселых пьяных праздников (улыбается). У нас нет классической музыки. И мне нравится думать, что я как-то поддержал эту традицию, написав некоторую питейную музыку. Мне нравится воображать дальнейшую судьбу моей музыки: красивые девушки танцуют на столе, у музыкантов хороший бакшиш… Ну не замечательно ли?
— Какой ваш любимый напиток?
— Я люблю местный алкоголь. По контракту мой напиток — Jack Daniels, но… Например, я люблю пить узо в Треттии и ракы в Турции. Но когда я привожу эти напитки домой. Нужного эффекта уже нет. Не работает! Карибский ром нужно пить на Карибах. Местный алкоголь хорош в сочетании с местной кухней, с местной атмосферой.
— Надеюсь, вы сможете попробовать азербайджанские напитки.
— Да, я пробовал вчера очень хорошее азербайджанское вино. Очень хорошее!
— А что такое для вас цыгане?
— Когда я принес первые деньги, полученные за музыку, мой отец сказал: «Надеюсь, ты не будешь заниматься этой цыганской работой!» (смеется). Но я до сих пор в этой «цыганской работе».
— Ваша музыка дает понять, что цыгане — это больше, чем этническая группа, некий масштабный образ… Так ли это?
— Да, это метафора. Я разумею цыган как европейских ковбоев. Каждый из нас хоть на один день хотел бы стать цыганом с их бескомпромиссным чувством свободы. Они другие! Будет очень печально для этого мира, если однажды они пропадут. Цыгане прошли длинный и очень непростой путь, от рабства до признания, — впрочем, не думаю, что и сейчас они особо признаны. Я думаю, что Европа рано или поздно поймет, сколько цыгане дали европейской культуре, потому что они оставили значительные следы повсюду. Столько классических композиторов было вдохновлено цыганской музыкой!
— Как вашу музыку воспринимают люди в разных странах? Приходилось ли встречать непонимание?
— Не думаю, что найдется еще современный композитор с такой судьбой, как моя. Я давал концерты в крупнейших залах — от Карнеги-холла до Сиднейской оперы, выступал в необычных местах вроде бузуки-бара в Греции и русской свадьбы. Словом, накоплен огромный опыт выступлений по всему миру… Знаете, в Германии была найдена флейта, которой 20 тысяч лет. Это значит, что у людей музыка появилась раньше языка, раньше религии и прочего. Вот почему при помощи музыки так легко общаться. Но на этом языке нужно говорить хорошо. Где бы я ни говорил на языке музыки — в Исландии, Сибири, Чили, Аргентине. — меня понимают везде.
— В самом свежем проекте «Три письма из Сараево» вы сопоставили три культуры, три религии: христианскую, мусульманскую и иудейскую. Каков отклик?
— XXI век заставляет нас учиться жить вместе, будучи очень разными. В прошлом было просто: тех, кто отличался, убивали. Сейчас не так. Нельзя просто бросить бомбу. Есть поговорка: «Надругаешься над медведем в лесу — он вернется и постучит в твою дверь». А медведь-то уже стучит в двери повсюду! То, что мы видели в Сараево в 1990-х, сейчас творится по всему миру. Мы могли быть хорошими соседями вчера, а сегодня стреляем друг в друга только потому, что у нас разные религии. Слово «Сараево» я использовал не как название города, а как метафору.
Мне поручили написать скрипичный концерт для базилики Сен-Дени в Париже. И я начал с образа Сараево. А в качестве другого образа использовал свой самый первый инструмент — скрипку. На скрипке исполняются «три письма» в трех категорически разных манерах: христианское письмо, еврейское письмо, мусульманское письмо. Впервые мы исполнили этот концерт в базилике Сен-Дени с Национальным оркестром Франции. После исполняли с разными оркестрами — например, несколько дней назад выступали с чешским симфоническим оркестром. Надеюсь, однажды я приеду в Баку, чтобы сыграть с местным симфоническим оркестром.
Каждый из нас оставляет следы на этой земле по мере возможности: журналисты, педагоги, башмачники… А я композитор, и все, что останется после меня, — это музыка. Я очень надеюсь, что моя музыка послужит чему-то важному.
— В своих интервью вы нередко рассуждаете на тему растраты времени. Что такое для вас «терять время»?
— Если у тебя нет времени, которое можешь потерять, незачем вообще что-то делать. Потому-то нам трудно жить, скажем так, в «развитых странах». Разве что в Париже еще сохранился какой-то баланс между работой и праздностью. Вот вам пример. У нас с друзьями есть обычай собираться, отдыхать, жарить барашка, гонять мяч… Мы попытались устроить это в Нью-Йорке, так кто-то позвонил в полицию, заявив, что «дикари тут делают шашлык из собаки». Нет, эта культура не для меня. Мне нужна та культура, где есть время, которое можно потерять.
— А что такое идеальный день для Горана Бреговича?
— Мне нравится ничего не делать… Играть… Мыть машину… Да-да, все любят мыть машину! А вечером можно и на сцену выйти. Вот почему я надеваю белый костюм. В повседневной жизни носить белый костюм нелепо; если, например, парень придет к девушке на свидание в белом костюме — фу! Но на сцене я надеваю белый костюм, ведь это торжественный, важный и радостный момент. На сцене я могу и выпить. Ведь я не делаю какую-то особую работу, просто подаю сигналы музыкантам. Приходите — увидите!
Специально для журнала «Баку».
2019 год