При старом режиме моих предков наверняка определяли как рабочих и служащих. Писателей и композиторов, насколько я знаю, в роду не было. Но читать у нас любили. Домашняя библиотека умещалась сперва на паре полок: во-первых, хорошие книги было не так просто доставать, а во-вторых, места в нашей комнате, где жили пять человек, для книжного стеллажа просто не было. Но со временем жилой площади стало чуть больше, и книжное собрание принялось постепенно расширяться. Немало усилий для этого приложил я сам. И до сих пор никак не могу остановиться.
Первую «толстую» книжку я прочитал ещё до школы. Это был «Робинзон Крузо» с каноническими иллюстрациями Гюстава Доре. После читал всякое разное. Вначале это были книжки с родительских полок, книжки, изданные задолго до моего рождения. Например, «Приключения Тома Сойера» вышли в 1958 году аж в издательстве Карело-Финской ССР! Когда эта книга попала в мои руки, уже не было никакой Карело-Финской республики, о ней вообще старались не вспоминать. Но с тех пор перевод «Тома Сойера» Нины Леонидовны Дарузес я предпочитаю более известному переводу Корнея Чуковского. «Тома Сойера» я читал и перечитывал. В этом же ряду моих постоянных книжных друзей были «Три мушкетера», Конан Дойль, всяческий Жюль Верн (например, «Пловучий остров»). И менее известные: «Приключения Артемки» Василенко, «Девочка из города» Воронковой, «Партизан Леня Голиков» Королькова, «Дик с 12-й Нижней» Герцеля Новогрудского, «Цирк приехал!» Аронова. Были, конечно, рассказы Носова, Голявкина, Железникова, повести Алексина. И даже «Сказки народов Бирмы», вышедшие в академической фольклорной серии для взрослых. Прочитав увесистый том с комментариями, я в классе эдак четвертом стал большим специалистом по бирманской мифологии.
Вообще порой читал то, что было необычно для моего возраста. В третьем классе прочитал «Грозу» Островского. Ну не знал, что её полагается штудировать несколько позже. Просто отдыхал летом в деревне и купил по случаю брошюрку. Вот и прочитал.
С детства книжные магазины становились для меня всё притягательнее и притягательнее.
У нас на Монтине было два книжных. Самый известный (№10) располагался возле метро «Нариманов» в метростроевском доме, который только в прошлом году пошёл под снос. Другой магазин (№51) был самым любимым. Он находился на Московском проспекте возле таксопарка и детского сада, куда сперва ходил я, а затем и моя младшая сестренка. Рядом же — в аварийной службе Бакгаза — работала моя бабушка Полина. Так что многие караванные пути проходили именно мимо этого книжного магазина. Но всё-таки не это делало «пятьдесят-первый» любимым. Он был раза в два больше «десятого». А ещё его устройство больше располагало к знакомству с книгами.
Сейчас, возможно, кому-то удивительно, но в советские времена многие книжные были организованы так же как и продуктовые: то есть руками почти ничего не потрогаешь. Часть товара лежала под стеклом и ею можно было любоваться вблизи, а большинство книг стояли на полках, высившихся до потолка. Между полками и прилавком бдили продавщицы. Поэтому, чтобы с чем-то ознакомиться, нужно было попросить:
— Тётя, покажите, пожалуйста…
А если «тётя» занята? А если у «тёти» плохое настроение? Поэтому в магазине №10, который был именно так устроен, я что-то покупал редко.
А вот в «пятьдесят первом», помимо непременных застеклённых прилавков, где лежали подарочные издания, книги по искусству и прочие особо ценные товары, были и небольшие пространства — «отделы», куда можно было зайти и просто брать книги с полок. Один такой закуток был с книгами на азербайджанском языке, другой — с книгами на русском. Шкафы и полки условно делились по жанрам. Например, слева были стеллажи с политической литературой: книги Ленина, Маркса, Энгельса и брошюрки с материалами очередного съезда. Отдельно стояли книги научно-популярные (там я купил том занимательной океанологии), документальные (купил фотоальбом о Гагарине) и художественные.
Карманных денег хватало не всегда. Тогда я прибегал к хитрости. Завидев ценную книгу в продаже, я прятал её среди менее интересных и бежал домой. Мама меня всегда поддерживала и, если не было совсем уж туго с финансами, то я возвращался за находкой. Помню, как однажды так я закопал сборник Томаса Манна из серии «Классики и современники» — последний экземпляр. Вернулся на следующий день с двумя рублями и пошёл с книгой на кассу.
— Ты откуда это взял? — воскликнула продавщица с неудовольствием.
— Там лежало, — невинно признался я, махнув рукой в сторону всех шкафов сразу.
Продавщице ничего не оставалось, как пробить мне покупку. И когда я покидал магазин, слышал, как она выясняла отношения с напарницей. Вероятно, у нее были свои планы на эту книгу.
Да, серия «Классики и современники» была очень популярна. Её мы собирали, не глядя. Поэтому среди Чехова, Гоголя, Джерома, сборников «Русская эпиграмма», «Юмор серьезных писателей» встречались и не такие увлекательные Фадеев, Гладков, Чернышевский. Обложки были мягкие, но яркие и выразительные. Помню, как на 23 февраля всем мальчикам нашего класса девочки подарили по сборнику стихотворений грузинского классика Важа Пшавела. Стыдно, но до сих пор не прочитал.
Я собирал «Классиков и современников» до конца века. Когда их стало больше двухсот (3-4 полки), остановился.
В конце 1970-х в магазине появился особый прилавок — для книг «по талонам». Талоны выдавались взамен на макулатуру. Конечно, макулатуру принимали и раньше, но кому была охота тащить тяжесть бог знает куда? И с 1975 года государство решило выпускать книги «повышенного спроса», стимулируя сбор макулатуры. За 20 килограммов ненужной бумаги выдавали талон с наклеенными марками.
Так постепенно у меня появились любимые книжки: «Черный тюльпан», «Похождения бравого солдата Швейка», «Веселая семейка», «Таинственный остров» и другие. Подумать только! Ради четырёхтомника Джека Лондона и четырехтомника «Сказки 1001 ночи» мы отволокли в приемный пункт 160 килограммов бумаги! И как только у меня руки не оттянулись до асфальта?
Что характерно, помимо талона за каждые 20 кг макулатуры, нам полагались еще и 40 копеек денег (по 2 копейки за килограмм). Но не помню, чтобы хоть раз их выплатили.
Когда я созрел, чтобы самостоятельно пользоваться транспортом, у меня постепенно появились любимые книжные магазины в центре города.
Самым главным, пожалуй, был главный бакинский Дом Книги, располагавшийся позади Дома Правительства. Он занимал два огромных этажа элитного здания.
Дом Книги с его площадями мог себе позволить распределять жанры не по шкафам, а по отделам. Если ничего не путаю, на первом этаже слева был просторный зал с литературой на азербайджанском языке. А справа был небольшой отдел обмена книг. Под стеклом лежали и стояли ценные издания, при каждом была бумажка-квиток, где было записано пожелание владельца: на что он хочет поменять эту книгу. Как-то раз я поменял «Энциклопедический словарь юного физика» на «Энциклопедический словарь юного литературоведа».
Весь гигантский второй этаж был посвящен изданиям на русском: художественной литературе, политической, публицистической, научпопу.
Был там и конференц-зал, сквозь шторы виднелись торжественные красные кресла.
Товар из Москвы поступал, кажется, дважды в неделю. И что за счастье было попасть в Дом Книги, когда на прилавках стопками лежали новые издания! Народу было в торговом зале полным-полно и порой не так просто было протиснуть руку сквозь толпу книголюбов, чтобы выдернуть лакомую книжку. Сжав в руках три-четыре новинки, я становился в очередь к кассе… Обратно ехал на заднем сиденье автобуса №4. Прежде чем добраться до Монтина, автобус объезжал Ичери Шехер, делал большой круг по городу, и я за это время успевать пролистать все свои прекрасные покупки.
А напротив кинотеатра Низами в пору моего детства располагался главный букинистический магазин Баку. Туда я входил словно в церковь — словно прикасался к некоему таинству, отчего было немного страшновато. На полках стояли толстенные дореволюционные издания с потёртыми золочеными корешками, с ятями и ерами на титульных листах. Под стёклами прилавков лежали казавшиеся музейными экспонатами журналы, брошюры, открытки из мира, исчезнувшего навсегда. Продавцы вполголоса общались с покупателями. Это была какая-то особая каста причастных и разбирающихся. Я мог только поглядывать на них исподтишка.
Более доступным для меня был букинистический на улице Зевина — аж трёхярусный, потому что между двумя высокими этажами старого дома построили промежуточную «антресоль», где я как-то выбрал номер журнала «Нива» за 1912 год. Он стоил всего рубль. Зато я почувствовал себя исследователем, погрузившимся в настоящую историю.
В доме, где жили два азербайджанских классика — поэты Расул Рза и Нигяр Рафибейли, и который сейчас стоит на стыке улиц, названных их именами, располагался знаменитый Книжный пассаж. Там было аж три книжных магазина. И один из них тоже был букинистическим.
Возле Девичьей башни в величественной сталинке находился магазин подписных изданий. Но я даже не задумывался, как стать его клиентом. Для ребенка без знакомств и навыков это было слишком сложно. Лишь однажды я попытался подписаться на какого-то совершенно незнакомого автора. Увидел объявление и пришел в указанное время. Оказалось, что подписок очень мало и их будут разыгрывать среди собравшихся при помощи электрического генератора случайных чисел. Я ничего не выиграл и ушёл не особо разочарованный. Зато в школе меня скоро подписали на шикарный трёхтомник Пушкина.
Рядом с магазином подписных изданий был ещё один небольшой книжный. Но дома, в котором он располагался, уже нет. Напротив нынешнего Французского посольства помню книжный магазин с сельскохозяйственным уклоном. На ул. Гуси Гаджиева, в Доме композиторов, был магазин нот и прочей музыкальной литературы. Мимо большого книжного на улице Пушкина я тоже не проходил мимо. Там, как и во многих местах, любили выставлять лотки на улице — чтобы привлечь покупателей. Разъезжали и автолавки, с них тоже торговали книгами.
Да, магазинов с традиционной вывеской «Китаб — Книги» в Баку было много. На улице Коммунистической (сейчас Истиглалият), на отрезке между улицей Гуси Гаджиева (пр. Азербайджана) и ул. Полухина (ул. Мухтарова), то есть на участке 200 метров было аж четыре книжных магазина! Выше по улице — маленькие и обычные, а вот под знаменитым «Монолитом» был, во-первых, респектабельный магазин «Академкниги», а рядом, примерно в середине 1980-х, открылся магазин изданий стран социалистического лагеря. Кажется, он назывался «Дружба». Там были стенды с книгами из Польши, Болгарии, Венгрии, Вьетнама и т.д. У меня до сих пор хранится гэдээровский Атлас мира и чехословацкая книга о кошках, соответственно — на немецком и чешском языках.
Я разглядывал в этом магазине потрясающие иноязычные издания и размышлял: «Если такие шикарные книги на румынском и болгарском продаются у нас, то наверняка в Бухаресте и Софии продаются такие же шикарные на русском!»
Да, хорошие книги были дефицитом. А там, где на них спрос был невелик, лежали свободно. В этом я убедился, когда мой дядя съездил летом на отдых в Огуз и купил в местном книжном «Янки при дворе короля Артура». В Баку же Марка Твена в свободной продаже я не припомню. Торговцы придерживали ходовой товар и пускали его «налево» втридорога. У моей бабушки Полины тоже появилась какая-то знакомая, время от времени заносившая на работу книжный дефицит. Так у меня появились «Всадник без головы», «Дети капитана Гранта», «Записки о Шерлоке Холмсе», «Последний из могикан»… В среднем книги шли по 10 рублей, тогда как на обложке (да, когда-то цены на книгах проставлялись уже в типографии) значилось 2-3 рубля с копейками.
Вкусу той расторопной спекулянтки мои домашние стали доверять настолько, что приобрели у нее для меня «ценный» новогодний подарок. Им оказался двухтомник Мигеля де Унамуно — испанского писателя, «предвосхитившего своей философской концепцией ряд положений персонализма и экзистенциализма», как написано в Википедии. Я тогда учился в шестом классе и подобное чтение мне понравилось куда меньше Майна Рида и Жюля Верна.
