Эдуард Тополь — драматург, сценарист, писатель, чьи романы переведены на десятки языков Европы, Азии и Америки, — принадлежит к числу самых знаменитых в мире бакинцев. Давая интервью, он любит подчеркивать: «В моем паспорте стоит место рождения — Баку, Азербайджан». Спустя 10 лет он снова побывал на родине.
Юность
Мое детство прошло в Азербайджане, в Баку. Я учился в 171 мужской школе на улице Кецховели — там же, где и
Рустам Ибрагимбеков, только он учился в 10 «а», а я в 10 «б». У нас в классе было 19 человек 11 национальностей — почти весь Советский Союз. Это был уникально интернациональный город. Моя мама говорила на четырех языках: русском, азербайджанском, идиш и, кажется, татском. Такое смешение национальностей сейчас есть только в Нью-Йорке. А утрата этой ауры в Баку — мое большое огорчение.
Баку это мой город, у меня в американском паспорте написано «Место рождения — Баку», и я имею право говорить не только комплименты.
В юности я занимался в секции альпинизма и туризма. И в честь дня рождения В.И.Ленина в 1959 году ЦК комсомола выделил нам деньги на поход по Карабаху. Я и еще сорок человек тогда пешком прошли весь Нагорный Карабах — Шушу, Агдам, не помню точного маршрута. Но помню, как мы шли от деревни к деревне. Везде женщины выходили к калиткам с кувшином вина и чуреком и угощали нас. И не было никакого антагонизма.
Школьные годы
В 1953 году парашютная вышка на бульваре еще работала. Помню, я прыгнул с нее и застрял. Там же не свободное падение было, а спуск на тросе… Вот я и завис. Меня вверх подтягивали.
Расскажу я вам историю и про наш интернациональный класс.
Каждый понедельник во всех кинотеатрах города начинался показ нового фильма. И было просто неприлично не побывать на первом сеансе — в десять утра. Особенно если шел такой фильм как «Константин Заслонов», «Война на рельсах», «Тарзан»…
Занятия в школе начинались в девять, мы отсиживали первый урок, и у нас еще оставалось пятнадцать минут, чтобы сбежать с занятий, добежать до кинотеатра и купить билеты. Но в дверях стояла директриса Марья Исаевна, которая караулила старшеклассников и материлась на всех языках: «Ах, сволочи! Ах, мерзавцы! Я вас уничтожу!..» Мы отступали в классы, окна которых были намертво зарешечены. Но в одном был спасительный изгиб, под который можно было протиснуться, предварительно выбросив портфели. Мы выбирались на свободу, обходили школу, делали Марье Исаевне «Привет!» и бежали в кинотеатр «Низами».
Перед кассами к этому времени уже стояла толпа человек в четыреста — со всех школ. Наш класс выстраивался утюгом. Все, кто покрепче и повыше, становились впереди, сзади — кто поменьше — Эдик Акопов и я. Нас поднимали на руки и на скорости, торпедами, забрасывали к кассе. Нашей задачей было долететь по головам до желанного окошка и всунуть туда кулак с зажатыми деньгами: «Девятнадцать билетов!» Так мы попадали в кинотеатр.
Когда меня из-за моего еврейского происхождения не приняли в АГУ (хотя сочинение на вступительном экзамене я написал в стихах), декан филфака профессор Алекперли пригласил меня, 17-летнего, к себе на ужин, и весь вечер мы с ним читали друг другу свои стихи…
Социалистический Сумгаит
После армии я работал в газете «Социалистический Сумгаит». Штат у газеты был крохотный — восемь человек, пишущих же было вообще четверо. Мы выходили через день, и каждый должен был написать полосу — очерки, статьи, заметки. Это была школа на всю жизнь. После нее я могу написать на любую тему за любое время.
Бакинский рабочий
Проработав в «Социалистическом Сумгаите» восемь месяцев, я перешел в «Бакинский рабочий». В отделе «Пером Моллы Насреддина» я готовил фельетоны от имени легендарного фольклорного персонажа. Мне было двадцать лет, и своими фельетонами я снял с работы двух министров — министра связи и министра транспорта. Это была власть журналистики!
Как это происходило… В редакцию приходили обиженные бухгалтеры и прочие свидетели беззаконий, приносили документы, ведомости, на основании которых можно было доказать приписки, хищения и все такое прочее. А когда в республиканской печати публикуются неопровержимые свидетельства махинаций — головы летят неминуемо. Потом на бюро ЦК вызывают главного редактора Николая Гладилина и говорят: «Ты почему сперва не принес эти документы нам?» За мои фельетоны он получил два выговора.
Печатное слово имело власть. А сейчас, не знаю, как в Азербайджане, но в России можно напечатать все что угодно. Никто даже не обратит внимания. Люди перестают читать, люди перестают верить прессе. А пресса все желтеет и желтеет.
Комсомольская правда
В период хрущевской оттепели Аджубей со всей страны собирал молодежь в столичные издания. Нелли Исмайлова попала в «Известия», а в «Комсомолку» из «Бакрабочего» сначала взяли Григория Оганова, потом меня. Тогда был очень популярен жанр очерка — о людях, о судьбах, о характерах. Я объездил все Заполярье, привозил очерки для «Комсомольской правды» и «Литературной газеты».
Салманов
Несколько лет назад я напечатал в «Российской газете» обращение к губернатору Тюменской области с предложением назвать один из городов именем Салманова, потому что в марте 1959 года первый фонтан сибирской нефти дал Фарман Курбанович Салманов. Он — первооткрыватель тюменской нефти, но у него это открытие отняли. Два человека, не будем называть их имена. Они получили Ленинскую премию, звания Героев Социалистического труда, а Салманов остался просто руководителем геологической партии.
В 1963 году я прилетел к нему в Горноправдинск — маленький поселок на берегу замерзшего Енисея. 40 градусов мороза. Он меня принял в своем «офисе», который размещался в землянке под бревенчатым настилом. Там была койка и стол. А над столом висел портрет того человека, вырезанный из «Огонька». Я спросил: «Как может здесь висеть эта фотография, ведь это человек у вас отнял открытие тюменской нефти?» Фарман Курбанович сказал: «Поэтому-то он здесь и висит. Это мой главный враг».
Я опубликовал о Салманове в «Комсомольской правде» три очерка. После этого ему дали Героя Социалистического труда, он стал управляющим треста «Тюменьнефтегаз», а потом и заместителем министра геологии СССР. Ведь этот человек открыл 21 месторождение нефти и газа в Тюмени. У меня в романе «Красный газ» подробно описана история его открытия, а мой дипломный сценарий назывался «Эта длинная зима» — про Салманова.
Россия всем, что там есть, всеми своими нефтедолларами обязана одному человеку — Фарману Курбановичу Салманову.
Красный газ
Если я занимаюсь какой-то темой, я должен предварительно изучить весь материал. Сейчас, при наличии Интернета, это стало намного проще, а когда-то приходилось проводить много времени в библиотеках. Например, когда я писал роман «Красный газ», действие которого происходит в Заполярье, я просидел два месяца в нью-йоркской публичной библиотеке на 42-й улице и прочитал все, что написано по-русски и английски о жизни ненцев, эскимосов… А затем я пошел в библиотеку Колумбийского университета. Надо сказать, это колоссальная библиотека — шесть этажей наверх и три вниз с очень удобными условиями для работы: нет необходимости заказывать книгу и ждать, можно просто ходить вдоль стеллажей и складывать нужные книги в тележку. А то и вовсе сесть прямо рядом с полками (там повсюду столики) и работать там. В этой библиотеке нет обслуживающего персонала, студенты сами себя обслуживают. И там я провел три месяца, выписав в тетрадку все, что было можно, про быт заполярных народов.
Поэтому New York Times впоследствии написала, что «Красный газ» по аутентичности экзотики сравним со «Стариком и морем» Хемингуэя.
Чужое лицо
Писатель должен знать в несколько раз больше, чем он напишет. Лишь тогда он интересен. Лишь тогда он может выбрать самое вкусное для своего читателя.
Поэтому когда я писал «Чужое лицо» про советскую подводную лодку, я сперва постарался прочитать все, что можно, а затем отыскал в Нью-Йорке советских моряков-подводников, сбе жавших в Америку через Freedom House. Эти моряки выпили у меня дома ящик водки, зато я описал советскую субмарину так, что даже НАТОвские эксперты по советскому подводному флоту не нашли в книге ошибок.
Там были детали, которые просто невозможно выдумать. Вы можете, например, представить, чем во время шестимесячного похода развлекаются на подводке моряки? Тараканьи бега!
Русская мафия
Когда тонкая струйка эмиграции превратилась в ручей, я понял, что кто-то должен об этом написать.
Работать над книгой об эмигрантах я начал уже в аэропорту «Шереметьево», испытывая все тяготы на себе — в традициях когда-то популярного жанра «Журналист меняет профессию». Что с нами делали, как нас шмонали на таможне, как мне ломали буквы в пишущей машинке… А сбор материала, касающийся эмиграции криминальной, я начал в Риме, потому что именно в Риме была организована первая русская мафия во главе с Баскиным.
Я взял у него интервью. Конечно, речь не шла о том, что он мафиозо — он считался респектабельным бизнесменом. И возил в багажнике своего белого «Мерседеса» в Германию нелегалов. А в Европе у солидного человека в белом «Мерседесе» даже документов не спрашивали.
Другое занятие было такое. Рим ведь являлся перевалочным пунктом для многих эмигрантов. Пожив некоторое время в Италии, многие двигали дальше на Запад — в Америку. И достаточно регулярно по пригороду Рима проезжало два автобуса: грузовой и пассажирский. В грузовой помещался эмигрантский багаж, как вывезенный из СССР, так и приобретенный в Италии, а люди ехали в аэропорт налегке в пассажирском автобусе. И вот однажды пассажирский до аэропорта доехал, а автобус, доверху груженный эмигрантским скарбом, уехал совершенно в другую сторону. Грабили люди Баскина и эмигрантские квартиры — знали, кто ехал с ценными вещами, деньгами, золотом…
Через четыре месяца после моего интервью Баскин погиб в бандитской разборке. И вся итальянская пресса обильно писала о русской мафии.
В Америку криминального элемента понаехало не меньше. Терроризировали Бруклин, тоже грабили своих. И тогда ФБР приказало двум агентам специализироваться на русской мафии. Один из них — Питер Гриненко — был украинского происхождения, говорил по-русски. А второй был итальянец. И вдвоем они курировали весь Брайтон-Бич. Я провел с Питером недели три, и он рассказал мне множество историй.
Гриненко читал мои книжки, он пригласил меня в свой офис, показал картотеки. И я с удивлением увидел там немало знакомых лиц.
Про мафию писать было опасно. А сейчас опасно писать про власть. Даже про президента США становится писать опасно. Нынешняя президентская рать рушит демократию в Америке. И оказывается, что русская мафия — не самая серьезная проблема, а так — семечки.
Предсказания
Роман «Завтра в России» я начал писать буквально через полтора года, как пришел к власти Горбачев. Я разложил этакий творческий пасьянс — что из всего этого должно получиться. Но Горбачев все время опережал мои прогнозы, например, реабилитация Троцкого, Бухарина случилась намного раньше. Мне приходилось править уже написанное, и потому этот роман я писал дольше других — месяцев восемнадцать. Но в романе описываются и гражданская война, и арест президента на даче, и ГКЧП (у меня он, правда, назывался по-другому). А Янаев свое телевизионное обращение читал практически по моей книге. У меня даже мурашки по коже бежали.
После публикации «Завтра в России» и «Кремлевской жены» я двадцать лет избегал встречи с Горбачевым. И лишь сравнительно недавно на одном рауте я решился подойти к бывшему президенту СССР и предложил подарить ему свою книжку. Он меня обнял и сказал: «Книжку я, конечно, возьму, но лучше, чем обо мне, ты никогда ничего не напишешь».
Но вообще-то я подошел к Горбачеву для того, чтобы он представил меня присутствовавшему там же Генри Киссинджеру. Дело в том, что Киссинджер, будучи не только госсекретарем США, но и членом совета директоров студии Universal, закрыл производство фильма по моему роману «Красная площадь». Universal отсняла «48 часов», а далее по плану следовала «Красная площадь» с бюджетом в 20 миллионов. Киссинджер ознакомился со сценарием и сказал, что не стоит дразнить Андропова.
Горбачев меня представил Киссинджеру. А я и говорю:
— Henry, do you remember «Red Square»?
Я встречал двух человек с феноменальной памятью — Солженицына и Киссинджера. Тогда я словно увидел, как в его голове открылся файл с моим делом.
— I’m sorry, — сказал мне Киссинджер.
То же самое сделал когда-то и Солженицын. Но по другому поводу.
Рецепт здоровья
Уже три года не ем ни мясо, ни рыбу. Каждый день 40 минут зарядки… А на свой четвертый этаж поднимаюсь по-альпинистски — «змейкой».
Родина
Баку стал значительно красивее, чем во времена моей юности. И это понятно: тогда нефтяные денежки уходили в Москву, а сейчас они остаются на этой земле. И потому Баку выглядит замечательно. Но очень хотелось бы, чтоб то хорошее, что было здесь в годы моей молодости, — сохранялось.
Фото: Руслан Набиев
2009 год